– Тогда предлагаю за свободу! – сказал капитан. – Савелий, будешь?
– Буду!
– Это по-нашему! За тебя, философ! За свободу!
Они выпили. Капитан откусил половину фирменного бутерброда и сказал:
– Может, на лыжах сходим как-нибудь? А то зима вот-вот закончится… как?
– Можно, – сказал Федор без энтузиазма.
Капитан переглянулся с Савелием.
– Я с удовольствием! – поспешил Савелий, хотя лыж не любил. Он вообще не любил зиму, мерз.
– В Еловицу! – сказал капитан.
– На Магистерское! – предложил Савелий.
– Заметано! – припечатал капитан.
Подал голос мобильный телефон Савелия – первые аккорды «Голубого Дуная».
– Это Зосенька! – сказал Савелий, хватая телефон. – Да, слушаю! – закричал он. – Что? – Он взглянул на друзей, вскочил: – Я сейчас!
Они смотрели ему вслед.
– Значит, улетела птичка? – сказал капитан. – А ты, получается, остался? Не звала?
Федор пожал плечами.
– Значит, не звала. Ну и ладно, плакать не будем. А на будущее…
– Хватит! – сказал Федор. – Сколько можно!
– Ничего не хочешь сказать, философ? – капитан, прищурясь, смотрел на Федора.
– О чем?
– О фотке с компроматом, например.
Федор в упор взглянул на капитана и промолчал.
– Думал, все вокруг дурные и никто ни хрена не врубился? Один ты такой умный? – сказал капитан.
– Когда ты понял? – спросил Федор.
– Поздно понял, а то я бы ее придержал. Хотя… – Он махнул рукой. – А ты… ты определись, философ. Когда ты спросил про Тюрина, меня как обухом по голове, что-то, думаю, философ такое высмотрел… Но врубился не сразу. Смотрю, ты к Тюриной подсел со своими вопросиками, а она аж лицом почернела. Прислушиваюсь, а тут Ирка как заверещит, прямо в ушах зазвенело! Ну, стал я фотку рассматривать, что не так, думаю. Я бы раньше спохватился, да все руки не доходили, да и значения не придавал. Э нет, думаю, что-то тут нечисто. Определил место, сходил в гостиницу, поговорил с людьми. Понял, что иду по твоим следам. Парочка была у них дважды, двадцатого и двадцать второго ноября; описали мне их: он – солидный, представительный, хорошо одетый; она – молодая кобылка на каблуках, сережки с зелеными стекляшками болтаются… К сожалению, никто не смог опознать ее на фотографии Агнии, не рассмотрели как следует лица. Шубку, шикарные сапоги, шарф рассмотрели, а лицо нет! Вроде она, а там черт ее разберет! Шмыгала к лифту, только ее и видели. И я вспомнил, как ты рассматривал стекляшки Насти, так прямо и впился. Что, увидел зеленые сережки? И еще: на фотке они почти одного роста, а у Тюрина рост под сто восемьдесят. Твоя Агния даже на ходулях ему до пояса. Правда, она была на каблуках, но все равно дамочка на фотографии повыше будет… это я потом уже понял, когда увидел ее. А тогда… понимаешь, нутром чую, что-то не то, не пляшет что-то! А когда увидел живьем, понял – получается, не Агния на фотке, а, наоборот, Настя. В шубке твоей подруги, вполоборота, кольца ее, шарф, парик… Ты-то догадался, хоть и не сразу, а Романенко и Тюрина не врубились… почему, не знаешь? А потому что ревность глаза застила, смотрели и не видели! Вот и верь после этого свидетелям… – Капитан помолчал немного, потом сказал: – И что примечательно: всего два раза сходили в гостиницу и сразу же засветились. Какая удивительная случайность, думаю. И кто бы это мог быть, такой шустрый? В смысле, свидетель и фотограф? И почему два раза? А не один? За глаза хватило бы одного! Не знаешь, философ?
– Знаю. Были две фотографии, на первой Настя в длинных зеленых серьгах… пришлось переделать… скорее всего.
– Точно… скорее всего. Мне только непонятно, почему твоя Агния сама не соблазнила друга дома? А Настя бы их щелкнула…
– Он не стал бы с ней встречаться, – угрюмо сказал Федор. – Говорят, он был порядочным человеком. Да и Тюрина почуяла бы измену, они дружили семьями…
– Правильно понимаешь, философ. Просто читаешь мои мысли. Я тоже так подумал. Потому и пришлось привлекать Настю, против Насти Тюрин ничего не имел, и от жены далеко. Знаешь, я его понимаю, с такой женой, как Тюрина… – Капитан ухмыльнулся.
– Никто не ожидал, что Романенко, вместо того чтобы набить Тюрину морду, убьет…
– А вот тут извини подвинься, философ. Агния прекрасно знала, что муж убьет любовника. Знала! На это и расчет был.
– Откуда такая уверенность?
– Любовь глаза застит? Тебе тоже? Да потому что Тюрин поинтересовался бы у Романенко, с какого перепугу ему бьют морду, какие претензии, и доказал бы, что на фотке вовсе не Агния, а посторонняя женщина в такой же, как у нее, шубке и парике. Тем более Агния клялась бы, что никакого любовника не было и в помине. И вопрос был бы исчерпан с нулевым результатом, и все остались при своих. Нет, Федя, тут был дальний прицел. Агния знала про ствол в письменном столе. Тюрина рассказывала, что они плохо жили, он ревновал ее, ему мерещились любовники под кроватью; кроме того, жесткий характер… есть такие, сначала бьет, потом объясняет, за что. Крутой мужик, избалованный деньгами… что хочу, то и ворочу, а в случае чего, откуплюсь. Хотя, допускаю, любил и ревновал… Дамочка из себя приятная, не спорю, я бы сказал, вамп в натуре… Вон, некоторые до сих пор в соплях, никак забыть не могут, – не удержался. – Мордобоем не обошлось бы, сам понимаешь. Не поверю, что не понимаешь. Не поверю. Она задумала всю конструкцию в надежде на то, что муж сядет за убийство, она хорошо его знала. Он сядет, а она свободна и с деньгами. Но увы, все пошло наперекосяк. Сначала Настя поселилась у нее и не собиралась съезжать, потом привела бойфренда-уголовника. Можешь не сомневаться, она рассказала любимому человеку о том, кто на фотке и что они с подружкой провернули. Вот тут-то твоя Агния и попалась! Зубов был последняя сволочь… я интересовался у ребят. Он всем задолжал, а тут такой фарт – он выжал бы ее как лимон. Вот она и терпела обоих, деваться-то некуда. А потом Настя решила взять дело в свои руки, обокрала подружку и предложила ему бежать, но он решил, что может захапать все, и объяснил ей, что между ними финита ля комедия. Она обиделась и… – Капитан прищелкнул языком. Усилием воли он заставил себя заткнуться и не выкладывать Федору свои мысли о возможном мотиве разрыва Насти с женихом. Пока хватит, может, когда-нибудь потом… решил капитан. Да и Савелию обещал. Вместо этого он спросил: – Когда ты понял, что на фотке не Агния? Ведь не сразу же?
– Не сразу. Понял после обыска в Настиной спальне, когда увидел ее бижутерию, ты прав. До этого копал наугад. Спросил тебя про рост Тюрина, подумал, что, может, не он… была и такая мысль. Они оба вполоборота, видно не особенно отчетливо, тем более я его не знал. Спросил у Тюриной, она сказал, что на фотографии муж. А тут закрутилось… самоубийство Насти, убийство Зубова, и я… – он запнулся.
– Интересная дамочка, – сказал капитан. – Креативная, как ты говоришь. Придумала убойную комбинацию, посадила на шесть лет мужа, убила его руками ни в чем не повинного человека, довела до убийства и самоубийства подружку. И все легко, играючи, оставаясь в тени…
