Тут подошла немолодая дама с кислым лицом, которой срочно надо было отправить телеграмму в Ковно, причем она не помнила точного адреса, но не забыла высказать нам претензию, что мы своими разговорами мешаем ей сосредоточиться и вспомнить.
– Еще увидимся, – сказала я Гофману на прощание и удалилась в сопровождении Юриса.
– Я слышал, вы написали роман, – заметил он, когда мы шли по улице.
– Слышали – и не прочитали? – поддразнила я его.
– Нет. Мне сейчас не до чтения. Жена… дети… заботы…
– Дети?
– Да, двое мальчиков.
– Все еще занимаетесь фотографией?
– Бросил. Раньше держал фотографический салон, место хорошее, ходит много народу, но… надоело. Каждая рожа хочет выглядеть жён-премьером
[10], но как ее ни снимай – правым профилем, левым, анфас, три четверти – все равно выходит рожа. – Юрис выразительно скривился. – Что зря портить пленку? Таким лучше никогда вообще не сниматься, чтобы людей не пугать, а они лезут, стараются, позы принимают…
– А цветная фотография? У вас же так хорошо получалось…
– Да, но работать с цветом хлопотно, тяжело да и дорого. Баловство все это.
Дальше мы некоторое время шли молча. Я вспомнила призрак, мелькнувший передо мной на перроне митавского вокзала, и не могла отделаться от мысли, что тот призрак больше напоминал Кристиана, чем Юрис нынешний – Юриса прежнего. И тут фотограф заговорил снова.
– Знаете, иногда я думаю, как все могло бы сложиться, если бы… если бы не обстоятельства. Если бы я мог что-то вам предложить тогда… и если бы не тот бедолага, которого убили собственные слуги.
Мы остановились друг против друга. Мне было неловко, и странно, и в то же время приятно думать, что Юрис все-таки не совсем изменился, раз не утратил способность сожалеть о прошлом.
– Это жизнь, – сказала я, чтобы что-то сказать. – Никто ни в чем не виноват. Просто… просто так получилось.
– Вы должны как-нибудь заглянуть к нам в гости, – произнес Юрис. Он порылся в кармане и вручил мне свою визитную карточку. – Тут наш номер телефона… у вас есть телефон? Нет? Досадно. Было бы проще созвониться и обо всем договориться. В любом случае, когда жена будет устраивать вечер, я дам вам знать. Приходите, и Карла тоже приводите. И еще передайте ему, пожалуйста, что такие жилеты в городе уже лет десять не носят. Он выглядит совсем уж провинциально… Я не хотел говорить, он парень обидчивый, вы сумеете лучше до него донести, что так ходить не стоит.
Он церемонно пожал мою руку, попрощался и удалился, помахивая тросточкой.
Вся во власти противоречивых ощущений, я направилась к своему дому, машинально задерживаясь у некоторых витрин. Не скрою, меня озадачила и немного обидела перемена, произошедшая в Юрисе. Мне казалось, что он хочет от жизни чего-то большего, чем банальной сытости; и тут мои мысли приняли другое направление.
«Ну а я? Чего, например, хочу я? Я написала роман, который, положа руку на сердце, ничего особенного собой не представляет. Писателем я себя не чувствую. Работать я не хочу, учиться мне уже поздно… Боже, какой домик!»
В витрине, возле которой я остановилась, были выставлены детские игрушки для привлечения внимания, и среди них – нарядный кукольный домик с мебелью, посудой, скатертями на столиках, миниатюрными картинами на стенах и занавесками на окнах. Особую прелесть домику придавали фигурки его игрушечных обитателей с искусно разрисованными лицами, одеждой и даже украшениями.
«Не забыли даже фигурку лохматой собачки, которая стоит возле девочки в синем платье… как же называется эта порода…»
– Добрый день!
– Добрый… – машинально ответила я и только тут догадалась посмотреть на лицо говорившего.
Это был Артур Рейтерн. Он стоял, улыбаясь во весь рот, и с любопытством смотрел на меня.
– Вы не упоминали, что собираетесь в Либаву… – Я говорила и одновременно лихорадочно пыталась определить, не выгляжу ли я слишком нелепо у витрины магазина, который продает детские игрушки.
– Просто так получилось, – туманно ответил Артур. – По правде говоря, я сбежал.
– От кого?
Я прикусила язык, но было уже поздно.
– Мне просто стало скучно, – вздохнул Артур. – И я уехал в Либаву.
Если вы помните, от Митавы сюда даже без пересадок ехать больше семи часов, и у меня мелькнула мысль, что от скуки можно было бы прокатиться гораздо ближе – на Замковый остров, например, где так приятно бродить среди беседок и цветников.
– Вы поссорились с вашей матушкой? – наугад спросила я. Артур перестал улыбаться.
– Я… Нет, конечно. Нет.
«Зачем отрицать два раза, когда с лихвой хватило бы одного», – сказал бы проницательный Августин Каэтанович и, наверное, был бы прав.
– Вам понравился кукольный домик? – спросил Артур.
– Да, он очень мил, – подтвердила я. – Значит, вы в Либаве просто так? И куда же вы шли?
– Я искал вас. На главном почтамте я расспросил, где служит ваш отец, и отправился туда. Служащий сказал мне, что вы только что ушли, и я пошел за вами.
Я слушала его, смущаясь все больше и больше, но последние слова Артура развеяли мои опасения.
– Я хотел поговорить с вами о Кристиане… если, конечно, вы не против.
– Нет, я не против, – сказала я. – Где вы остановились?
– В гостинице «Петербургская».
Я немного подумала.
– Сейчас в их ресторане вряд ли много народу. Можем поговорить там, если хотите.
– Хорошо, – легко согласился мой собеседник, и мы зашагали к Большой улице.
– В Либаве есть какие-нибудь достопримечательности? – спросил Артур. – Просто я никогда раньше тут не бывал.
– Ну, – протянула я, – здесь есть театр, где играет немецкая труппа, роща Наследника, гавань, парки… Но вообще это просто большой торговый город.
Гостиница «Петербургская» занимала два здания, стоящие углом на Большой улице, и считалась лучшей в губернии. Внизу располагался ресторан, который пользовался большой известностью, и так как зала с отдельными кабинетами не всегда хватало, часть столов поместили на веранды, а также в сад, где росли раскидистые деревья. В тот день выдалась прекрасная погода, и мы с Артуром устроились на веранде. Щебетали птицы, налетавший из сада ветерок покачивал подвески тяжелых круглых люстр, находящихся высоко под расписным потолком веранды. Скатерть сияла ослепительной белизной, на фоне которой пылала одна-единственная алая ресторанная роза в узкой высокой вазе. Есть мне не хотелось, и я сказала, что только возьму мороженого.
