Это они сделали все, чтобы Украину, их родную Украину, накрыла коричневая ночь фашизма. Они, евреи, играли с огнем факельных шествий и расплавленной в лозунгах ненавистью нелюдской. Слава нации – смерть врагам. Москалей – на ножи. Коммуняку – на гиляку. Они давали деньги тем, кто рисовал на знаменах свастику и вскидывал руку в нацистском приветствии. Тем самым они плевали на могилы Бабьего Яра и пепелище Хатыни, на ров в их собственном городе, где были расстреляны больше трех сотен «особей» еврейской национальности.
Но они не только плевали на могилы мертвых, они ставили под угрозу жизни живых. Но сами не понимали этого. Они думали, что перехитрят фашизм, направят его кровожадную ненависть в своих интересах. И они покупали и покупали – форму, оружие, машины…
Им и в голову не приходило, что для этих пацанов они не бизнеры, не спонсоры – они недочеловеки. Такие же особи еврейской национальности, как и любые другие. Что тем пацанам, что родились в призаводских поселках, в которых не продохнуть от угара, а удобства по-прежнему во дворе, ничего так не хочется в жизни, как пощупать за вымя хозяев заводов, на которых они обречены работать за гроши, а потом сдохнуть от профзаболевания. Что они все прекрасно видят и понимают, как пара процентов населения страны владеет более чем половиной ее богатств, а почти половина в Верховной раде – евреи. Они все прекрасно видят, слышат и понимают. Они только ждут шанса. Когда поймут – можно!
И тогда пощады не жди…
– Граждане евреи! – Голос у правильного мужика был пожиже, чем у помощника бургомистра. – Все шмотье оставить там, слева. Кто поставил чемоданы – ходите направо, до ямы!
Колонна молчала и не двигалась с места.
Из шедшего в арьергарде грузовика на землю выпрыгнули люди в черном с короткоствольными автоматами в руках
[49]
…
С погрузкой тоже были проблемы. Ночь, мало того, что грузчики работать согласились только за пятикратную оплату, так еще выискался какой-то правдоруб, начал спрашивать «за таможенное оформление» металлопроката.
Шума не хотелось. Этинзон пошел в портконтору позвонить, все уладить. Левитас стоял у борта контейнеровоза, спешно, за бешеные деньги им зафрахтованного, и смотрел на порт, на завод, на домны. Где-то там, у горизонта, уже теплился рассвет.
Он понимал, что если его будут искать американцы, то ни Израиль, ни Кипр, ни Мальта, ни Швейцария не подойдут. Придется закапываться глубже. По газовым делам у него были контакты в Туркменистане – там он купил дом, приготовил все, на всякий случай, с кем надо договорился. Туркменистан – предельно закрытая страна, там недемократический строй, почти нет туристов и невозможно получить визу. В то же время благодаря газовым доходам там не так дико, особенно в Ашхабаде. Там его никто не будет искать и не найдет – он договаривался лично с президентом. Потом, несколько лет спустя, осмотревшись и поняв, что к чему, можно и нос высунуть. Сейчас время такое – год за три идет. Неизвестно, может, завтра мировая война разразится…
За спиной грохали стопки металла, лязгали сцепки вагонов – грузчики заканчивали грузить. Еще немного.
Бойцы «Айдара» настороженно смотрели во все стороны, обеспечивая безопасность.
Появился Этинзон. Судя по тому, что он появился один, без правдоруба, – договориться удалось и с этим. Договориться можно с любым, вопрос лишь в умении и желании договариваться. Как говорят в Одессе: я девушка порядочная, а потому – дорогая…
– Как?
– Нормаль.
– Пойдем на борт, что ли…
– Подожди…
Левитас недоуменно посмотрел: он что, собирается падать на колени и землю целовать? Но Этинзон всего лишь достал пачку сигарет.
– Покурю здесь в последний раз.
Левитас бросил взгляд на завод, на домны. И вдруг он увидел, как Проводник, стоящий лицом к нему за спиной Этинзона, достает пистолет.
Он сначала не понял… обернулся назад, думая, что опасность – сзади. Ну не может же быть! Но сзади был только корабль… он с ужасом повернулся…
Леня Этинзон был уже совсем рядом, когда пуля ударила его в спину. Он полетел вперед с искаженным от боли и гнева лицом. Левитас, раскинув руки, поймал его, прижал к себе, сам пошатнулся, но устоял. За спиной заговорили автоматы: это боевики на корабле били по его охране, по вертолету…
– Леня… – прошептал Левитас.
Этинзон открыл глаза:
– Ду… ра…
– Чего? Леня!
– Дураки… мы…
Этинзон кашлянул кровью и обмяк на руках у хозяина области.
Левитас поднял невидящие глаза на Проводника. Он держал пистолет Стечкина, но Левитас не видел его. Он видел форму, ее купил он… автоматы… их купил он… эти пикапы… их купил он.
Все купил он.
И теперь…
– Что же ты творишь, сынок… – спросил его Левитас.
– Жид мне не отец… – сказал, как плюнул, Проводник.
И выстрелил.
Нурислам Чамаев неспешно спустился с борта корабля. Он был без охраны, по крайней мере, видимой. Левитас и Этинзон лежали на грязном бетоне… хозяева области, хозяева трети страны. Дохлые, как рыба у Галатского моста в Истамбуле.
Все умирают…
Обмануть этих идиотов, бегающих со свастиками, было легко. Как отнять конфетку у ребенка. В конце концов, они сами рады были обманываться. Обезумевшее от ненависти украинское государство в целях организации каких-то там батов для возвращения Крыма впустило в страну, в Николаевскую, в Херсонскую области опытных вербовщиков и подстрекателей – «Аль-Каида», «Исламское государство», Нурджуллар, секта Фетуллаха Гюллена… короче говоря, сами, своими руками впустили на свою землю потомков тех, кто торговал славянами на арабских невольничьих рынках. Впустили тех, за изгнание кого с родной земли положило головы не одно поколение предков, с кем бились насмерть Суворов и Кутузов. С одной стороны – опытные, взрослые мужики, от которых за километр кровью смердит. С другой – пацаны, которых просто бросили в мясорубку войны, которые хотят побеждать, но не знают, как. И для которых джип за пятьдесят штук, который арабский шейх меняет, как только пепельница переполнится, – мечта всей жизни…
Они и сами не заметили, как впустили на свою землю смерть.
– Молодец.
Нурислам Чамаев достал айфон, щелкнул одного убитого, потом другого. В разведке тоже есть отчетность, потом скажут – не работаешь…
– Теперь слушай дальше. Корабль идет вот в этот порт. Вы сходите здесь.
– Деньги?
– Бача, разве я тебя когда-то обманывал?
«Бача» означало «мальчик для гомосексуальных утех». Но украинцы этого не знали…
