– Что это? – спросил Андрей безразличным тоном и облизнул губы.
Я видел, с каким напряжением он сохраняет внешнее спокойствие, а он сейчас занервничал, и очень. Определить волнующегося человека довольно просто и вовсе не обязательно быть психологом или психиатром. Достаточно лишь знать некоторые признаки, выдающие волнение: если обратить внимание на голос человека, то в момент волнения он дрожит или срывается. Может изменяться тембр, потому что волнующийся пытается контролировать свой голос. Быстрая или замедленная речь, обильное слюноотделение, покраснение кожи лица, отсутствие прямого зрительного контакта, бегающий взгляд, частое моргание, увеличение зрачков, частое покашливание, облизывание губ, дрожание рук и еще множество других, свидетельствующих о чрезмерном нервном возбуждении. В поведении Яковлева многие признаки были видны невооруженным глазом.
– Это наркотическое вещество психотропного и галлюциногенного действия, – ответил Луценко, к моему удивлению, ни разу не сбившись при произношении сложных буквосочетаний. – А к его производству и сбыту ты имеешь непосредственное отношение.
Иван замолчал и носовым платком протер лоб. Он тоже нервничал.
– Я ничего не скажу.
Луценко с прищуром посмотрел на него:
– Ты хорошо подумал? – И, не удостоившись ответа, плюнул: – Ну и черт с тобой, подыхай в тюрьме!
Нажал звонок и вызвал конвой:
– Увести!
– Крепкий орешек, – сказал я, когда мы выходили из дежурной части.
Луценко усмехнулся:
– Пускай повыпендривается. Я ему тему предложил на весь оставшийся срок. Уверен, сейчас места себе не находит, а рядом мой человек сидит. Очень опытный товарищ. Расколет его как орех, он не с такими ухарями работал. Дело только во времени…
– Товарищ подполковник, – раздался голос дежурного. – Вас к телефону.
Иван развернулся и взял протянутую трубку.
– Поднимайтесь ко мне, – сказал он и пояснил: – Спецназ прибыл.
В кабинет без стука зашел высокий, бодрый молодец в черной униформе и закатанной вязаной шапочке на макушке.
– Капитан Смирнов, старший группы, – представился он и протянул руку: – Владимир.
Мы обменялись рукопожатием. Кисть спецназовца была шершавая и сильная. Весь его облик сразу внушал доверие и снимал все сомнения в благополучном исходе нашего щекотливого дела.
Луценко пригласил его к столу.
– Сколько вас?
– Пять человек, как заказывали.
– Добро. – Луценко записал его телефон и стал разъяснять задачу. Капитан слушал очень внимательно, временами делая пометки в маленьком блокнотике, который достал из нарукавного кармана.
– Как я понял, место проведения операции неизвестно или вы не говорите?
– Если бы я знал, дорогой, тебе первому сразу бы сообщил. – Луценко встал и зашагал по кабинету. Ждем информации. Совсем скоро все может срастись или, наоборот, обломиться. Так что не расслабляйтесь и находитесь в полной боевой готовности.
– Мы-то всегда готовы, – сказал капитан. – Вам того же желаем. Разрешите идти?
– Ершистый парень, – проворчал Луценко.
– Он не поверил тебе, – сказал я. – Посчитал, что ты шифруешься.
– А если и так! – возмутился Иван. – Я что, перед первым встречным исповедоваться должен?
– Я бы тоже в свое время посчитал это неэтичным поступком, – заступился я за бойца.
– Ага, коллегу защищаешь! – съязвил Иван.
– А почему нет, сам в его шкуре несколько лет был.
* * *
– С вами хочет поговорить Волкова, – обратилась ко мне зашедшая в кабинет миловидная женщина в форме.
– Где она?
– У меня в кабинете. Мутилов попросил с ней побыть.
– Пойду пообщаюсь, – предупредил я Луценко и следом за инспектрисой поднялся на четвертый этаж.
Оксана сидела на кресле у маленького журнального столика. В кабинете пахло кофе.
– Схожу в буфет, – сказала Лена (так звали инспектора) и тактично оставила нас наедине.
Волкова подняла на меня покрасневшие глаза и спросила:
– Что теперь будет? Может быть, я зря все это затеяла? Но я хотела как лучше!
Я сел рядом с ней.
– Хоть бы быстрее все закончилось – выдохнула она, потом цепко взяла меня за руку и быстро зашептала: – Я верю вам, а Луценко нет! Мне кажется, что он, когда использует Томаса, арестует нас обоих!
Я повел рукой и высвободился из ее захвата.
– Извините, – сказала она. – Но я не нахожу себе места. Получается, что я подставила мужа… Сейчас мне кажется, что это сон, что я все придумала!.. – Она еще долго говорила, и это были чисто женские переживания за дальнейшую судьбу ее семьи. Я ее не перебивал и дал полностью выговориться. Наконец она замолчала и вытерла слезы. Теперь мне предстояло остудить ее воспаленные мозги и заставить их работать в оптимальном, нужном для дела, режиме. Я предложил ей перейти на «ты», и она не возражала.
– Оксана, это было твое решение, и я считаю, что в сложившейся ситуации оно единственно правильное. Представь, что бы могло произойти, останься все на своих местах.
– Да, – кивнула она.
– Тогда зачем ты сомневаешься? Радоваться должна, что сбросила часть ноши с плеч. Жила бы ты и дальше в страхе и неизвестности, а как бы все закончилось, можно предположить легко. Повязали бы твоего Халлонена как миленького, может, не теперь, а через месяц или чуть позже – это факт. А следом за ним тебя. И судили бы вас как членов организованной преступной группы наркоторговцев. И вовсе не важно, где это произойдет. Статья за это суровая везде. И что? Думаешь, кто-то помог бы? Ни фига! Тянули бы свой срок на зоне или в тюрьме финской, а ребенка твоего воспитывали бы в приюте. Сама знаешь, как работает служба опеки, только дай повод. Гарантирую, что и после отсидки ты его никогда не увидела бы.
– Да, это бы означало конец, – нахмурилась Оксана.
– А при другом раскладе вас просто грохнут, как ненужных свидетелей. Допускаешь такой расклад?
Уставившись в пол, Волкова молчала.
– А если все понимаешь, зачем эти сомнения?! Все, обратного пути нет! Я не хочу тебе врать: еще предстоят допросы, очные ставки, судебные заседания, и ты должна к этому морально быть готовой. Люди, с которыми вы связались, очень опасны и должны сидеть в тюрьме, а ты обязана содействовать этому. Это в первую очередь в ваших с мужем интересах.
– Я все понимаю, – сказала Оксана, – но боюсь.
– Кого?
– Всех. Мне кажется, что ничего не получится и в результате посадят нас с мужем.
– Откуда такой пессимизм? – удивился я.
– Последнее время только и говорят о российской коррупции.
