— Нет, почему же, я могу остаться, если ты хочешь.
— Нет уж, — резко сказал он. — Сейчас возьмем машину и поедем в отель.
В неловком тягостном молчании Люсия и Чарльз вышли из ночного клуба в невыразимо прекрасную, волшебную средиземноморскую ночь и направились на стоянку.
3
Люсия понимала, что испортила любимому весь вечер, но ничего не могла с этим поделать. У нее внутри все сжималось от страха при этой мысли. Еще ужаснее было думать, что такое может повториться в будущем и виной тому будут ее дети. Она с болью думала, что месть Гая все же настигла ее, она кралась за ней по пятам, медленно, неуклонно, беспощадно — ему все же удалось испортить ей жизнь тем, что он забрал у нее Барбару и Джейн.
Чарльз сидел, погруженный в собственные мрачные раздумья, и в машине царило напряженное молчание. Заговорил он, только когда они подъехали к отелю, где радостно улыбающийся портье вышел им навстречу и выразил надежду, что мадам и месье удачно поиграли.
— Нет, мы проиграли, — коротко бросил Чарльз холодным тоном, каким никогда не разговаривал со слугами. Потом прибавил, взглянув на Люсию: — Я отгоню машину на стоянку.
Она усилием воли заставила себя ответить спокойно:
— Да, дорогой.
Поднявшись в номер, Люсия начала раздеваться. Когда вернулся Чарльз, она была в серой шифоновой ночной сорочке, которую недавно купила в Каннах. Накинула серый шифоновый пеньюар, села перед туалетным столиком и принялась яростно расчесывать волосы.
Чарльз снял пиджак и минуту молча наблюдал за этой процедурой, которая раньше доставляла ему огромное удовольствие. Ему нравилось смотреть, как Люсия распускает волосы и зачесывает их назад, а они падают на плечи крупными темными волнами. От этого она выглядела моложе и соблазнительнее. Но сегодня вдруг он увидел в ней не только женщину, которую безумно любил, но и мать детей Гая Нортона, детей, ставших камнем преткновения на их пути к счастью. Недовольство, которое он почувствовал впервые в ночном клубе, не оставляло его.
Он принялся молча раздеваться. Потом пошел в ванную комнату, и Люсия слышала, как он умывается и чистит зубы. Вернувшись с зажженной сигаретой во рту, он лег в постель, включил ночник на тумбочке и открыл номер «Таймс», который принесли утром.
Люсия с болью в сердце поняла, что сегодня Чарльз, впервые за все время, что они вместе, по-настоящему сердит. Она почувствовала комок в горле, не могла заговорить, была не в силах первой нарушить то зловещее молчание, которое воцарилось между ними.
Очистив лицо от косметики, Люсия заколола шпильками волосы, повязала вокруг головы шифоновый шарф и пошла в ванную.
Вернувшись, она увидела, что Чарльз отложил газету и лежит с закрытыми глазами.
У нее появилось невыносимое желание встать около него на колени, прижаться к его груди и сказать, что она его обожает, что он для нее дороже всего на свете. Но она не могла этого сделать. Язык отказывался повиноваться, впервые у нее не нашлось для возлюбленного нежных, искренних слов.
Сбросив шифоновый пеньюар, Люсия скользнула в постель. Некоторое время она лежала и курила, пытаясь успокоить расшатавшиеся нервы.
Потом Чарльз заворочался, открыл глаза и посмотрел на нее.
— Не знаю, как тебе, но мне страшно хочется спать, — сказал он. — Не возражаешь, если я погашу свет?
Она затушила сигарету в пепельнице.
— Да, конечно.
Он выключил лампу на тумбочке, вскочил и, подойдя к окну, раздвинул занавески. В комнату вплыла ясная, лунная ночь Средиземноморья.
Когда он вернулся в постель, Люсия вдруг простонала:
— О, Чарльз!
И тут же, откликнувшись на этот крик отчаяния, на этот призыв о помощи, он кинулся к ней и заключил в объятия. Она разрыдалась, прижавшись к нему всем телом, дрожа с головы до пят.
— Прости, я тебя расстроила. Ты на меня сердишься? Прости меня, дорогой! Я не могу этого выносить! Я не переживу, если между нами будут какие-то недомолвки и отчуждение, и…
— Ну что ты, дорогая, не надо так, перестань! Я не могу смотреть, как ты плачешь, ты же знаешь! Нисколько я не сержусь. Просто мне все это надоело. Наверное, тебе трудно понять, но ты не должна забывать, что это дети Нортона, а не мои, и я не могу относиться к ним так, как ты относишься. Ты их мать; разумеется, ты тяжело переживаешь разлуку с ними. Я тебя в этом не виню, пойми, Люсия. Я не какой-то бесчувственный тип, но…
— Нет, конечно нет! — перебила она. — Ты ведешь себя очень великодушно. Ты был так терпелив, так мил. Я знаю, мне надо держать себя в руках. Разумеется, с какой стати ты должен переживать из-за моих детей. Ты же их почти совсем не знаешь.
— Вот это-то и плохо, — мрачно сказал он, задумчиво гладя ее по спине. — Они для меня совсем посторонние, твои дочери, а к их отцу я не испытываю ничего, кроме крайнего отвращения, потому что он годами издевался над тобой. Ну что я могу сказать? Будь моя воля, я бы привез сюда твоих девочек немедленно, первым же рейсом, но, увы, это не в моей власти! Они находятся под опекой отца.
Люсия со вздохом откинулась на подушку.
— Боже, как несправедлив закон о разводе! Он отбирает у меня детей, как будто я прокаженная. Чарльз, милый, я с тобой невыразимо счастлива, я летаю как на крыльях, и ты это знаешь. Я никогда, никогда не буду раскаиваться, что ушла от Гая, но мне кажется чудовищным, что я так долго не видела Барбару и Джейн.
Чарльз вздохнул, приподнялся на локте и включил настольную лампу. Люсия тут же отвернулась, уткнувшись в подушку распухшим от слез лицом. Чарльз с искренним сочувствием смотрел на нее, на темные локоны, на ставший уже таким знакомым серый шифоновый шарфик. Но мимолетное чувство облегчения от примирения, от того, что он снова держал в объятиях ее желанное тело, уже прошло. Он снова стал холоден, и будущее показалось ему не слишком радостным.
Вытащив из пачки сигарету, он закурил.
— Давай смотреть на это философски, дорогая. Прежде всего, уходя от Нортона, ты знала, что это случится. Ты же ни на минуту не верила, что он проявит великодушие и отдаст тебе детей. С самого начала было ясно, что он воспользуется своими правами и постарается отомстить тебе как можно больнее.
— Но, понимаешь, я не думала, что он окажется таким подлым, — простонала Люсия. — Я надеялась, что он хотя бы позволит мне с ними видеться. А на какой-то безумный миг даже поверила, что он вообще отдаст их мне — ведь они ему на самом деле не нужны.
— Да, но он был к тебе по-своему привязан. И когда ты его бросила, разумеется, был взбешен и оскорблен. Помнишь «Сагу о Форсайтах»? Так вот, Нортон похож на Сомса Форсайта, а ты — вылитая Ирэн.
Люсия подняла голову и впервые за время разговора улыбнулась:
— Ирэн повезло. У нее был единственный сын, и к тому же от любимого мужчины. Ей не пришлось отдавать Сомсу детей.
