Авдотья Самсоновна всполошилась, Наденька ойкнула. Обе залились краской и выплыли из гостиной. У дверей Наденька все же не удержалась и бросила на Романа кокетливо-призывный взгляд.
— Экая у вас дочка красавица! — пробормотал Роман.
— Я рад, барон, что она вам нравится, — прогудел Перегудов, бросив на гостя многозначительный взгляд, словно одобряя: ну что же вы, не тушуйтесь — говорите!
И Роман решился:
— Я имею честь просить у вас руки вашей племянницы — Александры Кузьминичны Локтевой!
Перегудов открыл рот, потом посмотрел на Шварца так, будто тот сошел с ума, и вдруг просипел:
— Сашка-то вам зачем?
— Мечтаю назвать законной супругой! — Роман улыбнулся по всем правилам хорошего тона.
Но Перегудова хороший тон не остановил. Он вдруг заорал:
— Да вы что, белены объелись?!
На крик выскочили мамаша с дочкой. Видно, подслушивали под дверью.
— Слыхали?! — орал папаша. — Не Надькиной руки он просит, а Сашкиной!
— Как же это? — возопила мамаша. — Вы же нас обнадежили! Наденька уже ваш герб искать кинулась, в книгах пыльных рылась. А вы!
— Я никаких обещаний Надежде Ивановне не высказывал! — Роман обвел семейство недоуменным взглядом. — А уж вчера точно дал понять: на Сашу виды имею. Извольте ее позвать!
В прежние-то времена Романа и слушать бы не стали, взашей вытолкали, но теперь не те времена: ныне он не просто Шварц, а барон Шварцвальд! Хозяин жену с дочерью за дверь отправил, да слугам махнул рукой:
— Зовите Сашку!
Сам в кресло бухнулся и застыл, в пол глядя. Да вот плохо — дверь не прикрыли. Из коридора раздался истошный визг Наденьки — у Романа аж мурашки по коже пошли. Надо же так визжать! Одно слово — избалованная дочка.
— Как же так? — исходила слезами Надин. — Я уж и о карете подумала, и о драгоценностях, а тут такой пассаж!.. Это что же?! Сашка из-под меня горшки ночные выносила, а теперь станет по бульварам ездить — баронессой в собственном выезде?! Да что же это творится, мамашенька?!
Видно мамаша поволокла бедное дитятко подальше от гостиной, потому что визг и жалобы стали затихать. И тут дверь распахнулась, и влетел слуга:
— Сашка пропала!
— Как пропала? — Перегудов в ярости вскочил. — Куда пропала? Да как она смела?! Сыскать!
— Искали уже, барин. Нигде нету!
— Это что ж такое? — на манер дочки заголосил папаша.
И вдруг снова дверь открылась — на пороге возник дверной лакей:
— Срочное послание господину барону Шварцвальду!
Лакей протянул поднос, на котором лежала записка.
— Это, должно быть, от Саши!
Роман взломал сургуч, прочел и закричал похлеще Перегудовского семейства:
— Да что же это такое? Здесь пишут, что Сашу похитили, чтобы отправить в Крым и там сдать на турецкое судно в гарем. Я могу освободить ее, если только сам готов стать рабом на галерах. Тогда мне надо срочно явиться по указанному адресу.
— Что за чертовщина! — ошалело вылупился на Романа Перегудов. — Я слышал, конечно, о работорговцах, но чтобы посреди бела дня у нас в Москве?!
И тут дверь снова распахнулась — влетела Авдотья Самсоновна.
— А может, все и к лучшему? — зачастила она. Да зачем вам, барон, Сашка нищая? Мы за Наденькой богатое приданое дадим — и на замок, и на ваши нужды баронские — на все хватит! — Авдотья Самсоновна ухватила Романа за рукав. — Да куда же вы собрались? Вам-то зачем на эти самые галеры?! Пропадете же!
Но Роман, уже вконец забыв обо всех приличных манерах, грубо отпихнул несостоявшуюся мамашу:
— А Саша не пропадет?! Вы о ней подумали? Да пустите же, наконец!
И Шварц выбежал из гостиной. В коридоре наткнулся на Надежду. И та тоже ухватила его за руку:
— Как же? Что же? Мы же кататься ездили! Вы же о любви говорили!
Роман оторвал от себя цепкие ручки:
— Я вас любил, мадемуазель Надин, пока думал, что вы такая, как в моих мечтах. А вы — другая! Я грезил, что подарю вам чудо-сказку — снег и розы. А вы все растоптали — и чудо, и чувства. Да вся моя любовь к вам враз, словно чулок с ноги, снялась. Как жидкая краска с холста стекла. Была, и нету. Уж извините-с!
И Роман выскочил вон.
В голове гудело. Бедная Саша! Продажа в гарем есть ли что ужаснее?! А ну как Роман опоздал, и ее уже отправили по дороге в Крым? Тогда он поедет за ней! Денег можно занять у Воронцова.
Только бы успеть! Роман кликнул извозчика.
— Гони вот по этому адресу! — И Шварц сунул кучеру записку. Хорошо, хоть возница попался грамотный. — Скорее!
— Так это рядом, — усмехнулся детина. — Вмиг доскачем.
— Скорее! — умоляюще простонал Роман.
— Да куда ж вы барин так торопитесь?
— В рабство! — прохрипел Шварц.
Кучер щелкнул кнутом. Кто их разберет, этих бар? От скуки чего только не начудят. Эко дело — в рабство. Пари у них, что ли, какое? Вон бедняга как стонет, видно проиграл.
— Проигрался, барин? — участливо спросил возница.
— Я не могу проиграть! Это же дело жизни и смерти!
Роман снова застонал. Он должен успеть! И тогда… Волосы зашевелились у него на голове. Тогда он станет товаром вместо Саши. И его продадут на галеры. Он станет рабом на всю жизнь. Известно, что с галер уходят только в мешке в море. Когда раб умрет, а точнее, сдохнет, от голода и непосильной работы.
Предательская мыслишка проскользнула в голову Романа. А ну как повернуть назад? К чему умирать-то? Это ж больно и страшно до ужаса. Шварц обхватил руками голову, словно хотел запихнуть проклятую мыслишку поглубже, чтоб не высовывалась, и гаркнул:
— Гони, скорей!
* * *
В указанный дом Роман влетел, уже мало соображая. Отпихнул одетого на английский манер дворецкого:
— Где мадемуазель Локтева? Мне написали, что она у вас!
Дворецкий, холеный и надутый, словно павлин, не издал ни звука, а только взмахнул колокольчиком. На трель выскочил лакей. И кланяясь, отчеканил:
— Прошу за мной!
Роман было ринулся рысью, но лакей шел медленно, и, шагая за ним, Роман начинал потихоньку приходить в себя. Он даже заметил, что попал в особняк весьма богатый: на полу кругом ковры, на стенах резные панели из светлой сосны. Чуть не через каждый шаг на стенах прикреплены золотые подсвечники — это надо же в коридорах столько свечей жечь! Вот как, оказывается, живут работорговцы — сразу видно, дело прибыльное.
Лакей распахнул резные дубовые двери и провозгласил:
— Барон Шварцвальд!
