— Знаем, Гликерия Власьевна, вы торопитесь!
И все фыркали от смеха — и приказчики, и Гликерия, и Саша. Только лавочники сохраняли молчание — старались держать марку новомодных лавок, но, когда на них никто не смотрел, тоже прыскали в кулачищи. Да и как не улыбаться, ежели Гликочка, словно сноровистая лошадка, несется по лавкам Кузнецкого моста, как на парусах. Покупки делает, словно на абордаж берет, и постоянно рассказывает какие-то смешные истории из жизни своих знакомых. Саша их, понятно, в глаза не видела, но Гликерия говорит так забавно и увлеченно, что люди, как живые, встают перед глазами.
Перед свадьбой заехали в Пречистенский дворец князя Голицына. Михаил Михайлович сам встретил гостей. Расцеловал Гликочку в обе щеки, к Сашиной ручке приложился. Это надо же — князь Голицын ей ручки целует! А потом и вовсе невозможное Саша услыхала.
— Васька Воронцов будет посаженным отцом Романа, а мне уж позвольте стать вашим посаженным батюшкой! — проговорил Голицын.
У Саши кровь к вискам прилила, глаза от удивления круглыми стали: неужто это с ней происходит? Граф Воронцов будет посаженным батюшкой Ромы, а сам князь (!) — Саши, бывшей служанки?! Вот чудеса-то!
Само венчание Саша помнит смутно. Церковь крошечная, но такая красивая — свечи, цветы, ленты алые, кисея белая. Священник в парадном золотом одеянии, гости нарядные. Неужели все это из-за нее, Сашки-дурищи?
А вот вам и дурища! И вот и бедная родственница! Стоит у алтаря в наимоднейшем белом платье, расшитом блестящим бисером, в фате кисейной и веночке из флер д'оранжа. А рядом — лучший в мире мужчина. Нет, не лучший — единственный!
А потом был праздничный обед с подарками и поздравлениями. И тоже — сказка, чудо. Но главное чудо все же оказалось впереди. Выйдя из-за стола, Роман шепнул что-то Воронцову. Тот, уже подвыпивший, гаркнул:
— Молодые уезжают!
Роман подхватил на руки оторопевшую Сашу и понес в карету. Осторожно опустил на сиденье:
— Все! Теперь ты моя пленница!
— И куда же мы едем!
— В мой гарем!
А тройка уже ожидает. Миг — и понесла. Через всю Москву к Каланчевке, потом свернула на Сокольники, миновала Преображенскую заставу и полетела сначала по деревенским улочкам, затем мимо одиноких домишек. Потом и те закончились.
— Где мы? — встрепенулась Саша.
— Проедем деревню Гольяново, и уже близко. Сейчас, сейчас! — Пальцы Шварца, сжимавшие руку Сашеньки, напряглись, побелели, речь перешла на быстрый шепот: — Сейчас увидишь наш замок!
И точно — на пригорке прямо за прудом стояло странное сооружение: дом не дом, усадьба не усадьба. Кирпичные стены этажа на четыре, по краям — две башенки, в центре парадный подъезд. Чудеса, да и только! Правда, в заходящих лучах солнца было видно, что ступени разломаны, кирпичи местами вывалились, верх левой башни рухнул. Но все равно этот крошечный замок был похож на сказочный.
Кучер придержал лошадей, и карета осторожно въехала на мост через пруд. И по мере того как замок приближался, Саша увидела, что раздолбанные ступени парадного входа расчищены от снега, над центральной частью старой постройки вьется дымок — их ждали!
Выходит, они приехали не просто взглянуть на замок, они смогут здесь остаться, а может, и пожить. Жизнь в собственном замке — это ли не сказка?..
И верно — словно в волшебной сказке, стол оказался накрыт, в комнате — тепло. На полу вместо ковров лежало несколько брошенных медвежьих шкур. А на старых креслах красовались мягкие лисьи покрывала.
— Это крыло почти не пострадало от времени. Здесь и поселимся. С утра Василий Семенович своих слуг присылал. Они, как смогли, порядок навели. Конечно, не хоромы воронцовские, но мы с тобой неприхотливы, верно, Сашенька? — проговорил Шварц, волнуясь. Нелегко, видать, приезжать в родное гнездо…
— Главное, печка есть! — доверчиво улыбнулась она.
— До весны — всего-то пару недель. Как потеплеет, за ремонт примемся! А пока, давай я за тобой поухаживаю! — И Роман откупорил шампанское.
— А теперь я за тобой! Подавать еду — дело женское.
Но, видно, ото всех переживаний руки Саша задрожали. Уж на что она всегда была сноровиста и аккуратна, отродясь, ничего не разбила, но тут вдруг, задев локтем, расплескала шампанское. Ахнула — а ну как Роман ругаться станет? Но молодой супруг воскликнул:
— Это к счастью! — И, подняв Сашеньку, Шварц закружил ее по комнате. — Будем богаты и счастливы — полы станем шампанским мыть!
И Роман понес свою драгоценную ношу в спальню.
Саша зажмурилась и вдруг звонко и радостно засмеялась. Полы мыть для Романа — она согласна. И рубашки стирать, и заплатки ставить. Она на все согласна — только бы для Романа!
Но в спальне Саша вдруг насупилась и спросила:
— Скажи, а почему ты Наденькой не обольстился?
— Опять ты за свое! — взорвался Роман. — Не нужна мне твоя Наденька! Это как на портрете — за красотой внешней душа должна проглядывать. А у твоей Наденьки души-то и вовсе нет.
— Как же ты с нее портрет писал?
Шварц повинно опустил голову:
— Ладно, признаюсь. Не с Надежды писан портрет, а так… — Роман вздохнул, — с мечты… Понимаешь, ночами снилась мне таинственная красавица. Вот ее-то я и написал. И представь: вдруг неожиданно встречаю ее на московской улице. Да я поражен был! Может, потому и решил, что влюбился. Об этой странной истории я никому не рассказывал, мне в этом мерещилось нечто мистическое. Теперь вижу: никакой мистики и в помине нет. С Надей я не был знаком, зато тебя всю жизнь знал. Ты мне грезилась. С тебя и портрет нарисовал. Да разве и сама ты, Саша, не видишь, что принесла мне удачу? Помнишь, как ты мне на рубаху счастливую заплатку поставила? Твоей капризной Наденьке так вовек не суметь!
Роман обнял свою молодую жену, прижал прямо к сердцу. И Саша вдруг поняла: ей больше нечего опасаться какой-то там Наденьки. Она — Саша, одна в сердце Романа!
— Сама подумай: сколько у меня в жизни таких заплат? Сотни! А дел неотложных еще больше. Разве твоей избалованной сестрице с ними справиться? Да век не сделать и не залатать. Только ты справишься! Ну а я всю жизнь буду тебя на руках носить, как паша в гареме!
И, крепко поцеловав девушку, Роман страстно прошептал:
— Пока у тебя горничной нет, можно, я ею побуду? Я твое платье не помну, доверься мне, милая!
— Да у меня отродясь никакой служанки не было! — улыбнулась Саша.
— Тогда иди ко мне и ничего не бойся! Говорят, девушки страшатся первой ночи, но ты ничего не бойся! Я буду нежен и осторожен…
Смешной Роман! Конечно, он будет нежен, он же — самый добрый на свете. Да и как же Саша может его бояться, когда она только и мечтает, что очутиться в его ласковых объятиях? Чудак, право, Рома! Чудак — от слова «чудо»…
