— Но он же граф, папенька… — вдруг вспомнила девушка. — Выходит, из-за тебя не я стану графиней, а старуха Шиншилла?..
— И пусть ее! Не в титулах счастье, поросеночек мой! — Папенька снова шлепнул дочку по пышному задку. — Я тебе такого жениха найду, обомлеешь! Главное, чтобы деньги у него были. Будешь жить вольготнее самой царицы!
— Да разве у нас самих денег мало? — вспыхнула Надя. — Мне же маменька еще с детства обещалась: найдем, мол, тебе титулованного мужа. К императорскому двору тебя представим. И что же выходит?!
— Да не верещи! — Папаша притворно заткнул уши руками. — С деньгами в любом дворце примут. А в Санкт-Петербург столичный съездим. Время придет — и съездим.
— А вот граф Шишмарев при дворе бывал! У него там и родственников навалом. Есть кому протекцию оказать!
— Да врет твой граф! Его родственники терпеть не могут. Уж не знаю за что, а в Москву он вроде как сосланный. С глаз долой отправили.
— Небось они ему позавидовали! Он — молодой красавец.
— И что? Можно подумать, ему за смазливое личико деньги платить станут. Конечно, если взять, к примеру, облезлую барышню Шиншину, та может и заплатить. Но неужто тебе захочется кушать ее объедки? Нет уж, поросеночек мой, не для того мы тебя с матерью пестовали да наряжали. Словом, про своего хлыща забудь.
— А про кого помнить? — Прелестное личико Наденьки пошло пятнами. — Пока ты кого-то там ищешь, все мои подружки уж замуж выйдут. А я, как Шиншилла твоя, буду сидеть в девках! Вон девицы Григорьевы за молодых ротмистров гвардейских выходят, а мадемуазель Гремина аж за французского маркиза. А надо мной все потешаться станут.
— Что за глупость ты городишь? — Перегудов вскочил. — Найду я тебе такого женишка, что твои мымры от зависти сдохнут!
— Ну а пока не найдешь — с кем хочу, с тем и флиртую! — И Наденька, хлопнув дверью, выскочила вон.
Иван Никанорович только вздохнул. Конечно, юность — в голове ветер. Но ведь на то и родители даны, чтобы любимое дитя обустроить. Хорошо Авдотье мечтать о титулованном зяте! Да ведь все богатые графы друг за дружку с колыбели сосватаны. Простому дворянину-то в их круг нелегко пролезть. Только если отдать свои денежки им на растерзание. Это, выходит, придет какой-нибудь Шишмарев да и начнет средства перегудовские проматывать, прокучивать да проигрывать. Нет уж — не для того Иван Никанорович их собирал! Бог с ней, с мечтой о титулованных-то! А раз Перегудов за дочкой триста тысяч дает, значит, и женишок обязан быть богат. Деньги должны идти к деньгам.
* * *
Из папенькиного кабинета Наденька вылетела, словно вихрь. В коридоре наткнулась на Сашу. Та как раз несла Ивану Никаноровичу венецианское зеркало. Руки у Саши тряслись от напряжения — а ну как уронишь, разобьешь?.. И тут, словно на грех, Наденька в коридор вылетела да и врезалась прямо в нее. Саша пошатнулась, и зеркало выпало из рук. Осколки брызнули по всему полу.
Из кабинета выбежал Иван Никанорович. Взглянул на осколки и побагровел. Глаза налились гневом:
— Ах ты, дрянь! Ах ты, мерзавка! Да я тебя на конюшню. Засеку до смерти!
Саша от ужаса застыла как вкопанная. И глаза закрыла и голос потеряла. Беда-то какая! Запорет ведь…
И вдруг из конца коридора донесся злобный голос Наденьки:
— А это не Сашка виновата! Я ее специально толкнула!
— Ах ты, дрянь! — рявкнул Иван Никанорович теперь уже на дочку. — Эта вещь тысячных денег стоит!
Но дочь была не из пугливых:
— А ты с женишка богатого деньги возьми. В уплату за меня!
И, зло засмеявшись, Наденька побежала к себе. Потом обернулась и крикнула:
— Сашка, иди за мной!
Саша все еще в ужасе взглянула на дяденьку. Но тот только сплюнул:
— Что застыла, мерзавка? Беги к хозяйке! Да по дороге Авдотью Самсоновну ко мне кликни. Придется нам по магазинам ехать — новый подарок из-за вас, дурищ, искать.
* * *
В Наденькиных покоях, как всегда, было жарко натоплено. Сестрица-хозяйка сидела у столика, разложив новый бюварчик, недавно подаренный маменькой. Наденька писала, от старания высунув язык. Но все равно что-то ей не нравилось. Она скомкала один лист, потом другой. Спихнула их на пол, потом, озлясь, туда же бросила сломанное тонко заточенное гусиное перо, за ним другое — будет чем заняться слугам — покои барышни убирать.
Саша, неслышно вздохнув, посмотрела на чернильные брызги, усеявшие половичок ручной работы. Действительно, чего жалеть чужой труд — мастериц в барских усадьбах множество: из их ловких рук любой узор выйдет — хоть половик, хоть коврик. Что барское семейство пожелает — то и будет. Вот только слепнут мастерицы еще в девушках от непосильного труда…
— Что встала, Сашка! — Наденькин голос вернул Сашу на грешную землю. — Собирайся скорее. Пойдешь к месье Шварцу. Я тебе и адрес записала. Отнесешь письмо. А на словах передашь, чтоб он завтра же меня на Тверском бульваре ожидал. В полдень я кататься поеду. Да скажи, чтоб оделся приличнее. Я не могу с оборванцем на людях показываться.
Саша вспыхнула, будто Наденька ее саму обозвала оборванкой. Какая же все-таки сестрица неблагодарная! Конечно, когда в богатстве да холе живешь, и в голову не придет, что любая одежка денег стоит. А коли господин Шварц беден, откуда ж ему взять шубу соболью?..
На бумажке аккуратненьким почерком Наденьки было выведено: «Дом купца Лыкова напротив нового Алексеевского монастыря, что у Красного села».
— Это ж какая даль! — покачала головой Саша.
— Брать наших лошадей не смей! Нельзя, чтобы кто узнал о твоем вояже, — распорядилась Надя. — Возьми извозчика!
— Откуда ж у меня деньги?
— Ничего-то у тебя нет! — в сердцах буркнула Надя и вынула полтинник. — Бери да не мешкай: вернись, пока родители по магазинам ездят!
— Ох, Наденька… — Саша опустила глаза. — Неужто ты хочешь поблагодарить господина Шварца? Или может, ты… влюбилась в него?..
— Еще чего! — усмехнулась Надежда.
— А что? Он же такой смелый и добрый. Кто б еще к неизвестным девицам на помощь пришел? К тому же талантливый. В такого и влюбиться не грех.
— Много ты в любви понимаешь! — фыркнула Наденька. — Может, ты в него сама влюбилась? Да уж куда тебе! У тебя даже имя, не поймешь какое — Сашка. То ли девка, то ли парень. И о чем только думали твои родители, можно подумать, на твои именины настоящих женских имен не нашлось!
4
Саша соскочила с извозчичьих саней и огляделась вокруг. Красное село на самом-то деле уже давно не село, а московская окраина. Правда, года четыре года назад, в 1836 году, окраина обрела вторую жизнь — вокруг Красного озера в Красном селе разместился женский Алексеевский монастырь, который переселился сюда совсем не по своей воле. Сия обитель уже лет триста стояла в самом центре Первопрестольной совсем недалеко от Знаменки, на которой проживало семейство Перегудовых. Но несколько лет назад на месте Алексеевского монастыря решено было заложить величественный храм Христа Спасителя в честь победы русского оружия в войне 1812 года. И вот женский монастырь выселили с насиженного места, переведя на окраину. Среди москвичей ходили слухи, что переселение не прошло гладко. Говорили даже, что мать настоятельница монастыря в сердцах изрекла: «Не будет ничего стоять на этом месте!» Вот с тех пор ничего пока и не стоит — все строят и строят новый собор и конца этому строительству не видно.
