– Нет, сто!
«А ты азартен, Парамоша!»
– Да ладно, пусть будет сто, – легко пожала она плечами. –
Торговаться – это мещанство. Только ваша информация должна быть не туфта вроде
приятеля, машины и начальника следственного отдела, понимаете? Это должны быть
сведения правдивые. Потому что, прежде чем заплатить, я их проверю.
Огонь в глазенках Носачева малость поугас, но все же не
потух совсем.
– Даю вам подсказку, – сказала Алёна. – Одного какого-то
своего компаньона Влад в могилу свел с инфарктом, другого загнал в психушку.
Или тот его в психушку загнал, точно неизвестно. Может, как-то за это
зацепитесь?
– Ладно, – резко оборвал ее Носачев. – Я все вам узнаю.
Бультерьер, значит? Понятно… Аванс дадите?
– Ха-ха, – обворожительно улыбнулась Алёна, глубоко
убежденная, что ей вообще не придется платить, потому что никакой информации не
будет и быть не может. Ну где Носачеву ее раздобыть, скажите на милость?! Даже
получив от Алёны подсказку. – Какие могут быть авансы?!
– Ну, может, это и к лучшему, – задумчиво кивнул Носачев. –
Денежки целее будут. А как я вас потом найду?
Алёна достала из кошелька визитку. На ней с одной стороны
было написано: Алёна Дмитриева, писатель , с другой – Елена Дмитриевна Ярушкина
, а также значились домашний телефон Ярушкиной и электронный адрес Дмитриевой.
– Пожалуйста, можете со мной связаться любым способом, –
сказала она с ехидной улыбкой. – Хотите – по телефону, хотите – по электронке.
В любое время!
– Я быстро сделаю, – сказал Носачев и, угрюмо глянув на свою
работодательницу, сбежал с крыльца, даже не простившись.
Впрочем, Алёна тоже не простирала ему вослед руки, не махала
платочком и не кричала: «Прощай, прощай и помни обо мне!»
Чего не было, того не было! И не только по причине душевной
черствости и бесчувственности нашей писательницы. Просто именно в ту самую
минуту у нее в сумке зазвонил мобильник.
Алёна достала его и взглянула на дисплей. «Номер не
определен», – гласила надпись.
Она нахмурилась. Помедлила, но все же нажала на клавишу
приема:
– Алло?
– Ну что? – мягко спросил шелестящий шепот. – Ты еще не
начала меня вспоминать? Нет? Ну так я тебе напомню. Сегодня же…
* * *
«Девочка, я твоя мама. Когда я отсюда выйду, мы поедем с
тобой в Москву и пойдем на улицу самого главного поэта. Я научу тебя считать.
Три минус пятьдесят получается две пятьдесят. А еще я научу тебя писать
секретные записочки. Надо только помнить, что
1 13 7 15 1
5 14 10 20 18 10 6 3 1
это то же самое, что и
F k ` y f
L v b n h b t d f
Запомни это, и ты будешь всегда правильно переходить улицу.
Ну ладно, иди, только ключ не забудь. Он – где? Ты любишь
играть в слова? Рассудок – суд срока. Предатель = дать тел(о). Лечили рабов –
врачи болели.
Зайди в Ifyc и спроси, тебе все отдадут. И возьми с собой
сумку, потому что нести будет тяжело.
Последний шанс!
И не забудь помочь бедной женщине, у которой никого нет,
кроме меня.
Бог любит добрых, я добрым не был никогда, меня бог не
любит.
Ладно, пусть он любит хотя бы тебя, а я буду этому
радоваться, потому что я твоя мама».
* * *
Алёна сидела в скверике напротив Речного вокзала, слушала
журчанье фонтана и бездумно смотрела в тыл трем чугунным матросам, которые вот
уже который год или десятилетие революцьонный держали шаг на одном и том же
месте. Выглядело это так, словно парни в бескозырках пытались пересечь
Нижне-Волжскую набережную, да замерли, испугавшись беспрерывного потока
автомобилей. Матросы были свои, привычные, обжитые воробьями и засиженные
голубями, они только с виду казались мрачными и грозными. И ленточки их
бескозырок развевались так симпатично…
К остановке подрулила маршрутка номер тридцать четыре. Как
подрулила, так и отрулила, и Алёна только вздохнула ей вслед. Маршрутка могла
бы довезти ее практически до дому, так же как и любая другая… Они проходили
мимо одна за другой, но ни одну из них писательница Дмитриева не почтила своим
присутствием. Не то что бы ей так уж хотелось сидеть в этом скверике под
нераспустившейся бузиной и слушать стрекот водных струй в фонтане! По-хорошему,
давно пора было сидеть дома за компьютером и слушать стрекот муз, однако Алёна
медлила. Отчего-то тихий голос, раздавшийся вдруг в ее мобильнике, отбил у нее
охоту возвращаться домой.
Она считала себя сильной женщиной, однако сейчас все же
пришлось в очередной раз признаться в собственной слабости: ей было не по себе.
Странный звонок напугал ее. Даже не столько напугал, сколько заставил
растеряться.
До смерти хотелось с кем-нибудь посоветоваться, обсудить ту
сумятицу событий, которая вдруг завертелась вокруг нее 11 мая и вертится до сих
пор. Не зря, не зря все началось в день юбилея нелюбимого ею Дали! Вот уж
правда что – сплошной сюрреализм! Главное, стоило только Алёне нащупать хоть
какую-то относительно прямую тропу в этой неразберихе, в этом буреломе
несуразностей, как она снова скрылась за непроницаемой стеной. Что за псих к
ней прикалывается со своими напоминаниями о прошлом?! Чего он хочет? Зачем?
Разумеется, сейчас в голову неотступно лез Нарцисс с их
общим прошлым , которое теперь Алёна вспомнила-таки, хотела она этого или нет.
Пальцы на ее горле, выстрелы во Влада, безумные электронные письма… Это всё –
ради пробуждения ее памяти? Может, надо было ответить голосу: да, мол, она все
вспомнила? Может, он прошептал бы в ответ нечто, что поставило бы всё на свои
места? Но нет, он отключился сразу. Такое впечатление, ответа и не ждал. Вот же
гад, а?! Правильно, правильно говорил Юрий про
«Достоевского»-психолога-гуманиста: он не терпит, когда что-то нарушает
привычное течение жизни!
Срочно надо с кем-то посоветоваться, но не с кем.
Одиночество, конечно, хорошая вещь, но непременно нужен кто-то, кому можно было
бы сказать, что одиночество – хорошая вещь…
