Ваня, который уже выводил Симкова на площадку, громко
фыркнул.
– Паспорт его дайте, – угрюмо приказал Юрий.
Она степенно сходила в комнату, вернулась с паспортом в
синей обложке.
– До свиданья, – холодно проговорил Юрий. – Думаю, до
скорого.
Она словно не слышала, так спешила их выпроводить вон.
Когда дверь хлопнула за спиной, Юрий обернулся к Алёне:
– Вы что, барышня, забыли наш уговор? Слушаться меня
беспрекословно, понятно? Этот мужик, конечно, с подавленной реактивностью, но
Ване пришлось-таки с ним повозиться. Еще минута – и он бы накинулся на вас и на
эту тварь, жену свою, просто потому, что вы обе – бабы!
– Ладно, я больше не буду, – виновато промямлила Алёна. Она
и в самом деле чувствовала себя виноватой. И спросила, чтобы перевести
разговор: – А почему вы сказали этой женщине – до скорого?
– А вы что, не понимаете? – вскинул брови Юрий. – Это ведь у
нее – полный шиз. Она и мужа довела, не сомневаюсь. Личность, конечно, может
развалиться очень быстро, но все же ясно, что крышняк в данном случае съехал у
человека как минимум неделю назад. Тогда он и мыться перестал. Жена этого
просто не заметила, хотя, думаю, это у нашего пациента что-то вроде протеста
против ее патологической чистоплотности.
– Правда что – патологической! – обернулся через плечо Ваня,
не ослабляя, впрочем, захвата, в котором он держал Симкова. – Всё, расскажу
сегодня этот случай своей-то, а то она меня замучила: вечно вещи на место не
кладешь, пепел мимо пепельницы стряхиваешь!
– Не ври, Ванька! – сказал доктор Литвиненко. – Ну что ты
врешь? Ты ж не куришь! И никакой «своей» у тебя нет, ты ж у матери живешь!
– Так я про мать и говорил, – улыбнулся Ваня, покосившись на
Алёну. – А так – да, я еще не женат, есть такое дело.
Слово «еще» он определенно выделил, заметила чуткая
писательница и тихонько засмеялась в ответ.
Симкова устроили на носилках, пристегнули ремнями, накрыли
сверху одеялом. Он лежал с закрытыми глазами, напряжение уходило с небритого,
набрякшего лица.
– Неприятная работа, конечно, – прошептала Алёна чуть не в
ухо Юрию, который опять не сел в кабину, а устроился рядом с ней на тесном
боковом сиденье.
Ваня скособочился около носилок и придерживал Симкова –
вроде чтобы одеяло не сползало, однако видно было, что замечательные мышцы его
напряжены.
– Нерадостная, что и говорить, – кивнул Юрий. – Зато у нас,
у психологической поддержки, практически нет летальных исходов. Разве что
вместе с линейной бригадой едем на попытку суицида. А так везем себе своего
пациента, не раскачиваем его… Знаете, что такое раскачивать? – спохватился он.
– Знаю, – поежилась Алёна, вспомнив, как в прошлом году
присутствовала при этом самом раскачивании, то есть попытке вернуть больного с
того света. Дефибриллятор, кислород, адреналин, спирт внутривенно… В ноябре
месяце прошлого года они с доктором Денисовым одного самоотверженного
инфарктника трижды раскачивали, но так и не довезли живым. – И все равно – у
вас тоже тяжело.
– А кому сейчас легко? – не удержался от желания
пофилософствовать Юрий. – Но в общем-то да, у нас есть своя специфика: мы ведь
на переднем крае безумия. Мы видим больного на входе , в самом начале психоза,
а иногда это страшней и морально тяжелей, чем наблюдать болезнь в ее развитии,
уже в больничной палате. Там тоже картина еще та, но внезапность проявления
гипоманиакального состояния или его противоположности, депрессии, – это… – Он
махнул рукой. – Иногда, конечно, бывают жутко запущенные случаи. На этого-то
нашего пациента, понятно, жене было плевать с высокой башни, но порой
заботливые родственники таких дел могут наворотить своей заботливостью… Если у
человека что-то не так, родня обычно идет классическим путем: сначала бабки,
потом церковь, потом экстрасенсы, затем невропатологи, следом психотерапевты…
Потом вызывают нашу бригаду. Это уж когда все средства исчерпали и человека
накрепко замордовали. Вот не далее как перед встречей с вами еле-еле мы с
Ванькой повязали одного дяденьку, который был просто-таки обуреваем желанием
сжечь себя, а заодно и все окружающее пространство.
– Попытка суицида? – попыталась щегольнуть осведомленностью
Алёна.
– Да нет, он убиваться не хотел, он мир от себя спасал!
– Что?!
– Голоса у него начались, далекие такие голоса, вроде как у
Жанны д`Арк. Только ее эти голоса побуждали освободить Францию от англичан, а
нашего пациента обвиняли во всех несовершенствах мира. И довели до шиза. Начал
он себя наказывать всякими самоистязаниями, вплоть до бичевания и попыток
разбить голову о стену. Родственники поводили его по всем инстанциям, которые я
вам перечислял. Ну что ж, голоса на них за это очень обиделись и внушили нашему
герою, что ему необходимо очиститься огнем.
– Как старообрядцы, да, Юрий Алексеевич? – оживился Ваня,
который с пятого на десятое прислушивался к их разговору. – Я видел в кино
«Михайло Ломоносов». Упертые ребята!
– Филипповцы, – сказала Алёна.
– Что?
– Это старообрядцы-филипповцы себя огнем очищали, если не
ошибаюсь, – пояснила она.
– Нет, наш пациент сугубый атеист. Кстати, он был совершенно
убежден, что в этом огне ничто не сгорит, ни вещи, ни дом, ни он сам, что пламя
просто побежит по его телу, как по телу индийского факира, сожжет скверну – и
все будет о`кей. Но…
– Но факир был пьян, и фокус не удался! – мрачно улыбнулся
Ваня. – Вместе с нами там пожарные были. Ох, они этого факира употребляли…
по-индийски и по-русски!
Его розовощекая физиономия выражала искреннее удовольствие.
Алёна покосилась на него неприязненно. Юрий хихикнул рядом.
