Между тем кикимора не делала никаких попыток слезть с его
колена и, похоже, чувствовала себя в лапищах чудовища вполне комфортно. Однако
монстр был не лишен такта: он заметил, что супруг кикиморы ( тоже невежда и
недоучка, муж и жена – одна сатана!) нервически заерзал, словно собираясь идти
отбивать свою собственность у похитителя. А может быть, монстр просек, какое
обиженное, завистливое личико сделалось у кикиморовой дочки… девуля, между
прочим, была очень даже ничего себе, в «мокрых» рыжеватых кудряшках, с
премиленькими веснушечками на курносенькой мордашке и с весьма аппетитными
формами… Так или иначе, мощным взмахом поднимает монстр уродину-мамашу и с
размаху бросает ее на колени супруга, а дочку вместе с креслом выволакивает
поближе к сцене, на открытое пространство, склоняется над ней и кладет ее
маленькие ручки себе на грудь… медленно ведет ими вниз, вниз… еще ниже, еще…
Папаша-игнорамус и отвергнутая кикимора разом приподнялись с
выражением праведного негодования на физиономиях, однако в этот момент
шаловливые ручонки их дочки сделали какой-то рывок – и публика издала
восторженный визг, потому что чешуйчатая, пугающая оболочка слетела с монстра,
словно по волшебству, а под ней оказалось загорелое, в меру накачанное,
стройное юношеское тело. Мерцающие фиолетово-серебряные стринги и такая же
маска, плотно прилегающая к лицу (над ней клубились спутанные пепельные
волосы), – вот и все, что напоминало о прежнем чудовище.
Экс-монстр наклонился к девице, храбро открывшей
человечеству его красоту и стать, и чуть коснулся своими фиолетовыми губами ее
губ. Она так и рванулась к нему, уже даже руки занесла, чтобы обхватить его за
шею, прижать к себе… да не тут-то было! Расколдованное чудище танцующей
походкой пронеслось по залу, склоняясь то к одному, то к другому столику, и
видно было, как дамы, визжа от восторга, суют за резинку его стрингов купюры, –
причем вместе с дамами поучаствовала в процессе обогащения монстра и парочка
мужиков (один, кстати сказать, вполне гетеросексуального вида, ну а второй… что
да, то да, роковая ошибка природы!). Еще раз мелькнув (правильнее будет сказать
– сверкнув!) изумительно крепкими, загорелыми, атласно-гладкими ягодицами и
вызвав восторженный визг у дамской части публики (напрасно думать, что только
мужчины с вожделением смотрят на женские попки – женщины тоже обожают вид
мужчин сзади… если, конечно, это подобающий вид!), монстр-красавец исчез за
сценой, танго умолкло, и вдруг, перекрывая бурные и продолжительные
аплодисменты, рыженькая дочка необразованных родителей радостно возопила:
– Вспомнила! Я вспомнила! «Тараса Бульбу» написал Гоголь!
Гоголь, а не Тарас Шевченко!
Минута молчания. Зал воззрился на девулю в полной
уверенности, что у нее крыша съехала – от чувств-с. Потом опять грянул хохот.
Короче, клиенты дозрели все как один, атмосфера в «Барбарисе» теперь царила
самая непринужденная. – Лапочка моя! – пробормотала Алёна, посылая отличнице
воздушный поцелуй и торжествующе поворачиваясь к Владу.
Ее сосед уже успел пригладить волосы, вытащил из-за ворота
салфетки и даже сложил их аккуратненькой стопочкой на столе.
– Вот видите!.. – торжествующе начала Алёна.
– Это не считается, – перебил Влад равнодушно. – Поздно.
Первое слово дороже второго. Ты проспорила. Поехали!
– Нет, меня девочка выкупила! – решительно замотала головой
Алёна, разглядывая коренастенькую фигуру своего поклонника (брюшко слегка
нависает над ремнем, волосики жидковатые, ножки кривоваты, пальцы коротковаты,
носик маловат, а это значит, что и все прочее, чем он собирался козырять нынче
ночью, тоже не бог весть каково, – вернейшая народная примета!.. – и хотя, всем
известно, главное не размер, а сноровка, но все же, все же, все же!) и
вспоминая божественно сложенного стриптизера. Вот если бы ему проспорить… да,
тут уж Алёна, пожалуй, поступилась бы принципами не вступать в случайные связи
(тем паче что она этими принципами уже не единожды в жизни поступалась!), а что
до обожания бесподобного танцора из Жанниного шоу… да не наплевать ли
черноглазому красавцу Игорю на сам факт существования обожающей его
писательницы и на то, с кем она спала, спит и будет спать?!
Ладно, господь с ними, с танцорами и стриптизерами, это
просто игрушки для дам пост-пост-бальзаковского возраста, но с Владом она
никуда не собирается ехать, это совершенно точно. А он, похоже, не думает
отступать: зудит и зудит над ухом…
Алёне всегда было приятно слышать от мужчины фразу: «Я тебя
хочу!»… однако в устах Влада она звучала как-то не так. Не вдохновляюще.
– Безнадежно! – наконец сказала она сердито. – Влад,
извините, это был глупый спор. Я совершенно не думала, что вы эту чепуху
восприняли всерьез. К тому же нас никто не разбивал, поэтому…
– Я сейчас на минуточку сбегаю отлить, – сообщил Влад,
поднимаясь со стула, – а ты пока расплатись за свой жюльенчик. От меня не
отвяжешься, это бесполезно. Ты просто еще не знаешь, я тебе по секрету скажу: у
меня среди друзей прозвище Бультерьер. Это потому что хватка у меня мертвая,
ясно?
Он двинулся прочь из зала, и его чуть цепкая походочка и в
самом деле показалась Алёне развалистой и агрессивной, как у бультерьера.
Она вскочила, прижала к груди сумочку, словно щит.
Если Влад думает, что писательница Дмитриева вот так,
спонтанно, отправится в постель с человеком, который сообщает ей о своих
сортирных намерениях и предлагает самой заплатить за жюльенчик …
Не в деньгах дело! Алёна вполне платежеспособна и вообще
помешана на финансовой независимости. Идя куда-то с кавалером, она занудно
просит позволить ей заплатить за себя самой и отступает лишь под угрозой
крупной ссоры. Но она ценит соблюдение условий игры ! Спор начинался как шутка,
а обернулся такой вульгарщиной… ни цветов, ни музыки, ни обязательных слов… Ну
уж нет, это не для Алёны Дмитриевой с ее утонченной натурой.
Алёна поднялась на сцену и, воровато оглянувшись,
прошмыгнула в дверку, через которую выходили актеры. Она очутилась в святая
святых – в служебных помещениях «Барбариса», в месте запретном, и ничуть не
удивилась, увидев холодное недоумение на красивом лице Жанны.
