– Ты права, не исламист.
Патологоанатом с интересом уточняет:
– Потому что не обрезан?
– Нет, потому что не брит.
– Что?
У Эдварда нет желания проводить лекцию о мусульманских обычаях, он предоставляет это мне. Приходится объяснять:
– Налетчики понимали, что могут погибнуть. Если правоверный мусульманин знает, что предстоящий день может стать для него последним, особенно если впереди дорога к Всевышнему и в рай после уничтожения неверных, он обязательно выбреет все, кроме головы, а то и ее тоже.
– А… Да, вы правы. К тому же они действительно не обрезаны.
Я с трудом скрываю улыбку. Для большинства европейцев первый признак принадлежности к мусульманской вере или иудаизму – обрезание.
– У нас привыкли все списывать на исламский террор. Кто-нибудь взял на себя ответственность?
– Нет. Пока нет. Возьмут… – усмехается Эдвард.
Ричардсон прав, через день о своей причастности к налету объявят сразу несколько террористических организаций самого разного толка, хвастливо заявляя, что это только начало, и теперь англичане захлебнутся собственной кровью. Заявления столь напыщенны, что непричастность их авторов сомнений не вызовет. Те, кто действует, так не болтают.
– Ладно, – вздыхает Ричардсон, – полюбовались трупами и довольно. У нас еще одна встреча.
– С кем?
Отвечает он лишь в машине, сообщив так, словно разговор не прерывался:
– С Томасом Уитни. Это представитель аукционного дома, который организовал выставку. Надо же знать, чей алмаз похитили.
Особнячок на Сент-Джеймс, даже если это не их собственный, а арендованный, свидетельствует об успехах «Антиса». Они работают в субботу и воскресенье (для дорогих клиентов готовы на все, а недорогих здесь явно не бывает), но на двери входа табличка «Извините, приема нет». Это не для нас, тем более дверь не закрыта. А где швейцар?
В холле, кроме менеджера за стойкой, сосредоточенно изучающей что-то на экране своего компьютера, никого.
– Кабинет Томаса Уитни? – сурово интересуется Ричардсон.
Девушка, не отрываясь от своего занятия, качает головой:
– Сегодня нет приема. Позвоните, пожалуйста, завтра.
– Скотланд-Ярд! Где кабинет Томаса Уитни?!
Эдвард редко бывает разъярен, обычно это происходит, если ему мешают работать. Сейчас как раз такой случай.
– На третьем. – Это уже секьюрити в белоснежной рубашке, выскочивший на крик откуда-то из-за угла. Он услышал «Скотланд-Ярд» и понял, что препятствовать не стоит.
– То-то же! – ворчит Эдвард, зло впечатывая кнопку этажа. Хочется посоветовать не срывать раздражение на панели лифта, можно ведь и застрять.
Вслед нам слышится:
– Кабинет триста восемь…
Сонная принцесса вспомнила, как встречать посетителей.
Секретарь Томаса Уитни явно плакала, никакая косметика не может скрыть припухших глаз и покрасневшего носа. Услышав название нашей службы, она только кивает в сторону двери в кабинет, поспешно прижимая к лицу носовой платочек. В «Антисе» траур по алмазу?
Томас Уитни выглядит типично для менеджера высшего звена солидной фирмы – костюм, сшитый на заказ, такая же рубашка с дорогими запонками (кто их сейчас носит?), начищенная обувь человека, который не ходит по улицам больше десяти шагов от машины до двери, открываемой швейцаром. Он один из тех, для кого имидж основа преуспевания.
Кабинет хозяину соответствует – строго и элегантно. На стенах несколько больших снимков самых разных предметов – вероятно, проданные «Антисом» лоты. На диване прислонена к спинке фотография одного «Тадж-Махала» на фоне другого – снимок, ставший визитной карточкой выставки. Интересно, где он висел до сегодняшних событий?
Заметив мое внимание к постеру, Уитни поспешно приглашает нас к другому дивану, а снимок убирает за свой стол.
Он обеспокоен, впрочем, чему удивляться, ведь похищен алмаз стоимостью 200 000 000 фунтов! И это только стартовая цена объявленных после выставки торгов. Ажиотаж вокруг алмаза «Тадж-Махал» такой, словно это последний бриллиант, которым сможет обладать человечество.
Конечно, алмаз и выставка застрахованы, но любому понятно, что даже ценой полного банкротства страховая компания не выплатит страховых сумм.
Интересно, какой процент получил бы «Антис», продай он этот алмаз? Пять? Десять? Но это коммерческая тайна, цифры не назовут, да нам и ни к чему. Конечно, потеря 20–30 миллионов очень ощутима, но, думаю, их больше волнует потеря лица, так сказать. Кто теперь доверит дорогие предметы аукционному дому, если тот не сумел сохранить такой алмаз? И ведь не докажешь, что твоей вины в налете нет.
Эдвард вместо дивана предпочел стул, я тоже. Сложно допрашивать человека, если твои колени почти упираются в подбородок. Диван слишком мягкий и низкий… Терпеть не могу такую мебель!
– Кто владелец алмаза?
От столь простого вопроса Уитни вздрагивает. Это тоже объяснимо, с именем владельца связана необходимость объясняться и наверняка выплачивать большую неустойку помимо стоимости самого алмаза. Да, «Антису» не позавидуешь… И Томасу Уитни тоже.
– Я не могу раскрывать такую информацию, знаете ли.
Эдвард хмурится:
– Не только можете, но и обязаны. Ведется расследование серьезного преступления, совершен налет на Букингемский дворец и королеву, погибли десятки человек, еще десятки пострадали, похищен бриллиант огромной стоимости, чудом остались целы сокровища короны и Алмазного фонда русских, а вы играете в секреты!
Томас Уитни буквально забегал по своему кабинету. Он прижал пальцы к вискам так, что подушечки побелели. Как бы таким давлением бедолага не вызвал у себя спазм сосудов и не упал в обморок прямо перед нами.
– Это… Хамид Сатри. Он из Индии.
Мне имя не говорит ничего, а вот Эдвард почему-то замер. У Ричардсона жена в Индии, но нельзя же так реагировать на всего лишь название страны?
– Эдвард?..
– Все в порядке. Сегодня очень душно…
Вовсе не настолько душно, чтобы покрываться холодным потом при слове «Индия». Нервы шалят у моего начальника. Ну, и кому из нас двоих нужна помощь психологов?
Я беру разговор с Уитни на себя, давая возможность Эдварду немного передохнуть.
– При наступлении страхового случая, какую сумму вы, вернее, ваш аукционный дом обязан выплатить владельцу?
– Он получил уже… десять миллионов, знаете ли, остальное выплатит страховая компания.
Почему Уитни чуть споткнулся на цифре? Тоже не имел права называть? Глупо, если алмаз удастся вернуть, его цена возрастет немыслимо, тут не за 200 000 000 фунтов, а за все полмиллиарда продать можно.
