Глава XIII
Козмин насон, покрученник
Белка цыкала за окном на ветке сосны. Я отмахнулся: вали, белка! нет у меня ничего.
Горячий асфальт.
Июль.
Дымок сигареты легко выносило в окно, он тут же растворялся в душном воздухе.
Эти фотографии, эти эффекты второго порядка. Как они поступают с такими штуками? Прячут в архив? Уничтожают?
«Не делай этого…»
Демон Сократ, когда его хозяин принимал важное решение, всегда запрещал ему поступать иначе, как он поступил… Наверное, Козмин не случайно ввел меня в систему — осторожность далеко не всегда вредна… В общем, на Козмина я не держал обиды, как, впрочем, и на Юренева… Но Ия!.. Туйкытуй… Сказочная рыба, красивая рыба…
Я понимал, я несправедлив к Ие, но ничего не мог с собой поделать.
Чукча Йэкунин, рвущий мясо руками, это и есть великий математик Козмин, создавший НУС, систему, которая может дать все? И что, кстати, значит это все? Что по-настоящему может НУС? Загонять людей в какое-то чужое время?
«Не делай этого… Уезжай…»
Я вспоминал.
Как там сказал чукча Йэкунин?
А, да… «Что, собака настигла суслика?..»
Именно так спросил чукча Йэкунин, а сам странно смотрел при этом на Юренева. И эта внезапная вспышка: «Не сиди! Не стой! Ударю тебя!».
Туйкытуй…
Сказочная рыба…
Бедный Козмин…
Уехать? Остаться? Я же для них всего только часть системы, некий инструмент для достижения их целей. Вчера космические плазмоиды, сегодня чукча Йэкунин.
Не чукча, возразил я себе, Андрей Михайлович.
Но сразу лезли в голову — вязаное платье Ии, телефонные звонки, мерзкий швейцар, хор женских голосов…
Отвлекись.
Не думай об этом. Думай о Козмине!
Козмин…
Юренев прав, это несколько странно: почему чукча?.. Если включился механизм генной памяти, то почему чукча? У Андрея Михайловича были в роду чукчи?
Екунин…
Йэкунин…
Близко лежит…
Впрочем, это не доказательство.
Что, кстати, говорил Юренев о ключевых фразах? Они, кажется, собираются разговорить чукчу Йэкунина?
Как, интересно, видит нас чукча Йэкунин? Как он видит комнату, зелень поляны под окном. Как он видит Юренева, Ию? Как он справляется с этим двойным миром, ведь между нами почти ничего нет общего?
Большой червь живет, вспомнил я. В стране мертвых живет. Червь красного цвета, полосатый и так велик, что нападает на моржа даже, на умку даже. Когда голоден, опасен очень. На олешка нападает — душит олешка, в кольцах своих сжав. Проглатывает жертву целиком, зубов не имея. Наевшись, спит. Крепко спит. Где поел, спит. Так крепко спит, что дети мертвецов разбудить не могут, камни в него бросая.
Как там сказал Чалпанов?
«Выговор не пойму какой… тундровый, оленный он человек или с побережья?..»
Что-то там еще было.
Это Чалпанов потом шепнул, когда мы поднимались по лестнице. «Он не береговой чукча. И не чаучу, не оленный. Что-то в нем странное, мне понять трудно. Вот жалуется: народ у него заплоховал. Жалуется: ветры сильные, ярангу замело, в снегах свету не видно. А то взволнуется: большой огонь снова зажигать надо! Так и говорит: снова!»
Большой огонь… Сполохи… На севере говорят: уотта юкагыр убайер — юкагиры зажигают огни…
ЦВЕТНАЯ МЫСЛЬ: ЛУННЫЙ СНЕГ СЛЕЖАВШИЙСЯ, УБИТЫЙ ВЕТРАМИ. НИЗКАЯ ЛУНА, СМУТА НОЧИ. БОЛЬШОЙ ОГОНЬ СНОВА ЗАЖИГАТЬ НАДО.
«Что, собака настигла суслика?..»
О чем я?
Я не знал, но что-то уже томилось в мозгу, что-то толкалось в сознании. Козмин-Екунин фамилия древняя. Если предки Андрея Михайловича когда-то ходили в Сибирь, где-то их путь мог пересекаться с чукчами.
Я, наконец, впервые набрал телефон ноль шесть ноль шесть.
— Я слушаю вас, — тут же ответил вышколенный женский голос.
— Юренева, пожалуйста.
— Юрия Сергеевича?
— У вас есть другой?
— Нет, — секретаршу Юренева, похоже, трудно было смутить. — Что передать Юрию Сергеевичу?
Я помедлил секунду. Странная штука мстительность. Есть в ней что-то недоброе.
— Передайте: Хвощинский ждет звонка. И срочно.
И повесил трубку.
Я был уверен, Юренев не позвонит. А если позвонит, то далеко не сразу. Но звонок раздался незамедлительно.
— Зачем ты пугаешь Валечку? — Юренев хохотнул. — Она не привыкла к такому обращению.
— Пусть привыкает.
— Ага, понял, — обрадовался Юренев. — Не тяни. У меня мало времени. Что там у тебя?
— Книга мне нужна.
— Книга? — Юренев удивился, но он умел ценить юмор. Я слышал, как он там крикнул: «Валечка! Сделай все так, как просит Хвощинский!».
— Слушаю вас, — Валечка и виду не подала, что минуту назад уже разговаривала со мной.
Голос у нее теперь был обволакивающий, ведь я явно входил в круг интересов ее шефа, она уже любила меня. Я не мог и не хотел этого допустить:
— Записывайте.
— Записываю.
— «Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах». Это сборник документов. Издание Главсевморпути, год, кажется, пятьдесят третий. Почему-то при вожде народов любили географию. Книга нужна мне срочно.
— Простите, но данная книга вне тематики нашего института, у нас вряд ли найдется такая книга.
— Меня это не интересует, — в тон ей ответил я. — В принципе история не может быть вне тематики, даже в вашем институте. Так что жду.
И повесил трубку.
И заказал кофе.
И стал ожидать Валечку.
Кофе мне принесла пожилая дежурная. Мы с ней совсем подружились. Конференция кончается, сообщила мне дежурная доверительно, скоро иностранцы пить начнут.
Я понимающе кивнул.
А книгу принесла все же не Валечка. Книгу принесла худенькая, совсем юная лаборантка, коротко стриженная, в очках, и смотрела она на меня так пугливо, что я сразу ее отпустил.
Я подержал в руке тяжелый, прекрасно изданный том.
«Все до сих пор в России напечатанное, ощутительно дурно, недостаточно и неверно», — так в свое время сказал по поводу публикаций исторических материалов в России немец Шлецер. Хорошо, что мне не надо было отвечать на его вызывающие слова, это прекрасно сделал в свое время Ломоносов. «Из чего заключить можно, — ответил Ломоносов на слова Шлецера, — каких гнусных гадостей не наколобродит в российских древностях такая допущенная к ним скотина!»
