— Оно и видно. Андрей Михайлович как раз вкушает сейчас от вашего будущего.
— А почему нет? — Юренева не тронул мой сарказм. — С чего ты взял, что этот неопрятный старик, хвастающий насильниками, и есть Козмин-Екунин?
— А ты так не считаешь?
— Сейчас — нет, — отрубил Юренев, и я понял: он действительно принял какое-то очень важное и, видимо, окончательное решение.
— Не делай этого, — сказал я. — Мало тебе предупреждений? Хотя бы фотографии.
— Мы приняли меры, — спокойно вмешалась Ия.
— Какие? — не выдержал я. — Мебель вынесли?
— Ну, почему? Не только. Выкинули шкаф, сняли с гвоздя семейный портрет. К вечеру освободятся ребята, передвинут еще какую-нибудь мебель, если это понадобится. Кстати, оставь Паршину ключ, — предупредила она Юренева. И кивнула: — Ты не против, если мы проведем день вместе?
— Что вы задумали?
— Повторить эксперимент Андрея Михайловича, — снисходительно объяснил Юренев. — По сохранившимся обрывкам записей все-таки можно установить примерный ход. Конечно, весьма примерный… Но если все пройдет, как мы задумали, Козмин уже сегодня будет с нами.
— А если…
Ия глянула на меня с укором и постучала пальцем по деревянному косяку. Юренев хмыкнул, но тоже прикоснулся к дереву:
— Никаких если. За будущее надо платить.
— Чем? — спросил я, не спуская с него глаз. — Чужими пальцами? Чужими судьбами?
— У тебя есть свой вариант? — лениво спросил Юренев.
— Есть, — упрямо ответил я. — Но он требует терпения.
— Говори.
— Есть архивы, — честно говоря, я не был готов к обстоятельному разговору. — Ты сам утверждал, что информация никогда не теряется в этом мире полностью. Если Андрей Михайлович впрямь попал в чукотское стойбище, он найдет способ дать о себе знать. Не знаю как… Может, несвоевременное слово в казачьей отписке, как знак на скале, понятный только нам, намек на невозможное. Не знаю… Что-то должно быть… Есть томские, якутские, другие архивы… Есть архив Сибирского приказа… Если знать, что именно ищешь, можно найти…
— Сколько времени тебе понадобится? — по-моему, Юренев уже спрашивал меня об этом.
— Не знаю… Год, два…
— Вот видишь, — спокойно сказал Юренев, — а мы это сделаем за несколько часов. Да и сам подумай, как ты отыщешь след? След, если он и был, мог затеряться. Его сгрызли мыши, пожрала плесень, сожгли пьяные дьяки. Ты можешь не опознать след, пройти мимо него. Мало ли сумасшедших умирало в старых чукотских стойбищах? Андрей Михайлович вообще мог не оставить никаких знаков, он мог попросту не осознать своей новой жизни, как не осознает ее чукча Йэкунин. Нет, Митя, — он впервые назвал меня по имени, — Андрею Михайловичу может помочь только НУС. Только она. Что же касается побочных эффектов… Да, ты прав, их появление вполне реально…
И быстро спросил:
— Ты боишься?
Я покраснел:
— Я уже говорил. Не за себя.
Юренев полез в карман пиджака и выложил на стол два авиабилета:
— На Москву сегодня два рейса, на утренний ты опоздал. Один через два часа, другой через шесть. Можешь лететь любым, ты успеваешь выбраться из зоны действия НУС. Может быть, впрямь так будет лучше.
— А вы?
Ия улыбнулась, Юренев стоял молча.
— Я остаюсь, — сказал я угрюмо.
— Я знал, — Юренев так же спокойно спрятал билеты. — Одна морока с тобой. Но ты с нами. Это обнадеживает.
И он хохотнул привычно, низко. И моргнул изумленно, как выброшенный из потемок на свет филин.
Глава XVIII
Облачко в небе
— Он действительно не пойдет домой?
— Мы сняли номер в гостинице. Рядом с твоим. Прямо из лаборатории Юренев приедет к нам.
— К нам. Странно звучит… Почему ты одна?
Ия поняла вопрос и пожала плечами:
— У меня тоже есть особенности. Я могу не спать. Совсем не спать. Понимаешь? У меня свой образ жизни. Боюсь, некоторые мои особенности способны отпугнуть любого нормального человека. Кому нужна женщина, не похожая на других?
— Единственная женщина всегда ни на кого не похожа.
— Долго ли?
Я промолчал.
— Эта НУС… Как она выглядит?
Ия улыбнулась:
— Ты был бы разочарован. Анфилада тесных комнат, набитых электроникой… Поцелуй меня.
Мы сидели на склоне оврага.
Солнце ярко высвечивало белизну берез и чернь черемух.
— Взгляни, — сказала Ия, закидывая руки за голову. — Взгляни, какое неприятное облачко. Оно похоже на закрученную спираль. Правда?
Я поднял голову.
Облачко в небе выглядело необычно, но оно не показалось мне отталкивающим.
— В Шамбале люди бессмертны… — негромко сказала Ия. — Они умирают, когда покидают Шамбалу…
— К чему ты это?
— Не знаю…
— Хочешь, уйдем? — спросил я. — Не обязательно валяться именно здесь.
— Мы не валяемся, — задумчиво улыбнулась Ия, жуя травинку. — А если валяемся, то все равно лучше валяться здесь. Так мы меньше мешаем НУС, ведь она нас всех чувствует. Так мы меньше мешаем Юреневу.
Я кивнул.
Она сказала «Юреневу», и в голосе ее проскользнуло восхищение.
— У него тоже свой образ жизни?
— Как странно ты спрашиваешь… Он, конечно, тоже не такой, как мы. Он даже не такой, как я. Он зашел дальше. Он зашел очень далеко.
— В чем?
Ия не ответила. Потом засмеялась:
— А знаешь, я ведь подержала того козла за бороду.
— Какого козла?
— Не помнишь?.. Ну, там, перед лавкой, в Кош-Агаче… У него были совершенно ледяные глаза. Он всегда был готов наподдать мне под зад, ему смертельно не нравились мои желтые шорты. Я его боялась, всегда пряталась за тебя, а ты дразнил: подержи его за бороду! Когда ты сбежал, я ездила в Кош-Агач одна и однажды сделала это. Козел появился прямо у крылечка лавки и готовился напасть на меня. Я даже не знаю, как это у меня получилось. Я просто подошла и ухватила козла за бороду.
— А он?
— Он обалдел. Он застыл. Он даже перестал жевать. А глаза у него оказались не ледяные, а просто мутные, старческие. Я держала его за бороду и помирала от страха, а он вдруг двинул челюстями и принялся мирно жевать. Он смирился, признал свое поражение. Понимаешь? Тогда я стала пятиться от него, а он не стал даже смотреть на меня. Опустил виновато голову и жевал, жевал…
— Почему мы всего боимся? — спросила вслух Ия. — Почему ты всего боишься? Ты же не такой, как другие, а все равно всего боишься. Ты начинаешь книгу, пишешь пять — шесть страниц и начинаешь бояться, что не закончишь ее. Ты еще не переспал со мной, а уже боишься, что этого никогда не случится…
