— А почему уцелела она, а не он? — поинтересовался Айнмир.
— Не знаю. Бригит тоже не может сказать ничего вразумительного по этому поводу, похоже, она не помнит, что произошло той ночью. Она полагает, что Конлайд погиб, пытаясь спасти ее.
Перо Айнмира со скрипом побежало по пергаменту.
— Вот тогда дьявол и пожаловал в Тару, — продолжал свой рассказ Финниан. — На троне сидел Фланн, а его сестра Морриган узурпировала власть и не собиралась расставаться с нею. Бригит опасалась за свою жизнь. И потому вынуждена была бежать.
Скрип, скрип, скрип.
— Куда же именно, брат?
— Поначалу в Дуб-Линн, насколько я понимаю, — ответил Финниан. — Как рассказывала мне впоследствии сама Бригит, она думала, что среди ирландцев не будет чувствовать себя в безопасности. Но потом она поняла, что язычники много хуже ее соотечественников, и обратилась к Руарку мак Брайну, коего полагала добрым христианином, и именно он восстановил ее на троне Тары.
— Это правда, что они собираются пожениться?
Финниан улыбнулся.
— Да, это правда. Руарк — храбрый человек. Бригит вот уже дважды побывала замужем, и обоих ее мужей ждала несчастливая судьба.
Скрип, скрип, скрип.
— Значит, можно ожидать появления на свет наследника трона Тары?
— Он уже появился, — сообщил другу Финниан. Айнмир оторвал взгляд от своего клочка пергамента, и на лице его появилось изумленное выражение, что Финниан принял за знак тайного восторга. — Около трех месяцев назад у Бригит родился сын.
— Но как…
— Он — дитя Бригит и Конлайда Уи Кенселайга. Они были женаты всего неделю, но этого оказалось достаточно. Иногда случается так, что и одной брачной ночи хватает. — В отблесках пламени свечи Финниан заметил, как Айнмир, зардевшись, вернулся к своим записям.
— А Фланн? — продолжил расспросы Айнмир немного погодя. — И Морриган?
— Фланн погиб, сражаясь с Руарком мак Брайном, — отозвался Финниан. — Что до Морриган, то, признаюсь, я счел за благо вмешаться, дабы с ней не приключилось ничего худого. Она поступила дурно, но искренне раскаялась и получила прощение в глазах Господа. Кроме того, на ее долю выпало немало страданий.
Айнмир продолжал писать.
— Итак, где же она сейчас? — спросил он.
— Она присоединилась к одному святому ордену. И отныне вся ее жизнь будет посвящена прославлению Господа.
Айнмир записал его слова. «Вот так и рождается история», — подумал Финниан.
— Есть еще кое-что, — медленно проговорил Айнмир, и в голосе его прозвучали неуверенность и некоторое смятение. — Я бы не стал упоминать об этом, но до нас дошли слухи, причем весьма настойчивые.
— Да? Какие же?
— Кое-кто уверяет, что вернулся сам святой Патрик, который навестил бедных крестьян на юге. Ты ничего об этом не слышал? Я спрашиваю об этом только потому, что веду анналы…
Финниан улыбнулся.
— Да, я тоже слышал нечто подобное, — признался он. — Но на твоем месте я не стал бы записывать это в книгу. Кто знает, откуда берутся такие истории?
Спустя примерно год после того, как Руарк мак Брайн восстановил на троне Тары Бригит ник Маэлсехнайлл, широкий и приземистый купеческий корабль покачивался на волнах в Мраморном море. Пожалуй, при наличии некоторого воображения его можно было принять за дальнего родственника драккаров викингов, поскольку он имел один-единственный квадратный парус и обладал гладкой кривизной корпуса
[42], но на этом сходство и заканчивалось. Если корабли викингов были узкими и стремительными, то это купеческое судно было широким и медлительным, с глубоко сидящим тяжелым корпусом, а также сплошной палубой, отсутствовавшей на судах норманнов и обеспечивающей здесь сохранность многочисленных грузов в трюме: шелков и амфор с вином и оливковым маслом, мешков с зерном и прочих товаров, которые веками перемещались по Средиземноморью.
Палящие солнечные лучи безжалостно жалили открытую палубу, и словно тяжелая рука великана придавила пассажиров и матросов, которые едва передвигали ноги, если в том возникала крайняя необходимость, чего в данном случае не наблюдалось. При таком легком ветре пройдет по меньшей мере еще час, прежде чем они приблизятся к береговой линии настолько, что можно будет бросить якорь или верповать судно вдоль каменного причала.
На корме судна, на приподнятом квартердеке, где стояли капитан и рулевой, собрались немногочисленные пассажиры, желавшие полюбоваться видами города, ставшего конечным пунктом их долгого путешествия. Они хранили молчание, словно боясь заговорить, как будто их голоса могли спугнуть побережье и заставить его исчезнуть, как сон. После долгих месяцев мучений им казалось невозможным то, что они наконец прибыли туда, куда хотели.
По левому борту от них раскинулся Константинополь, огромный город со множеством башен и монументальных каменных сооружений, церквей, флагов и роскошных особняков, окруженных массивными каменными стенами. Даже с такого расстояния они видели многочисленные толпы на его улицах. Им казалось, будто здесь, с одного взгляда, они увидели намного больше людей, чем за всю свою прошлую жизнь. И каких людей! Белых, смуглых и черных, в развевающихся накидках, платьях и богатых шелках, в тюрбанах, вуалях, шлемах и соломенных шляпках; одни шли сами, других несли в портшезах, третьи выглядывали из окошек раззолоченных экипажей, с трудом пробиравшихся по запруженным улицам.
Все это великолепие предстало их взорам еще с палубы корабля, и они спрашивали себя, а что же будет тогда, когда они ступят на берег, и сами пугались собственных ожиданий. Царь-город не мог сравниться ни с чем из того, что им пришлось повидать за минувший год, хотя они видели то, что и представить себе не могли, побывав во многих странах и посетив города Европы и пристани Средиземноморья.
Морриган потянулась за кошелем, который висел у нее на поясе, скрытый плетеной накидкой, наброшенной на плечи. Она потрогала мешочек из мягкой кожи, оценивая его содержимое, и, удовлетворенная, отвязала тесемку и взяла его в руки. Затем она пересекла палубу, чувствуя, как плавящаяся в швах смола прилипает к подошвам ее туфелек, и приблизилась к капитану, который со скучающим видом стоял рядом с рулевым.
— Господин… — обратилась к нему она.
Они говорили на разных языках, она и этот смуглый толстяк. Однажды он сказал ей, в какой стране родился и вырос, но название это оказалось незнакомым и ни о чем ей не говорило. При этом оба решительно не понимали друг друга, но тем не менее ухитрялись общаться при помощи норманнских, латинских и нескольких галльских слов, которые выучила Морриган. Они отплыли из Барселоны, которая вновь превратилась в цитадель христианского мира после того, как двумя поколениями ранее ее отвоевали у мавров. Они находились совсем еще недалеко от порта, когда капитан передал ей, что проезд может стать бесплатным в обмен на некоторые услуги, а Морриган, в свою очередь, сообщила, что предпочитает оплатить его традиционным способом.
