Луна ярко сияла над их головами, и во дворе лежали темно-синие тени. Войдя в ворота, они заковыляли по дорожке, ведущей к дому. Она была сухой и гладкой, сооруженной из расколотых вдоль бревен. Когда они в первый раз пришли сюда, дорожка состояла из цельных бревен, неровных и ненадежных, но Харальд вынул каждое, расколол его пополам и вновь уложил плоской стороной кверху, так что шагать по ней стало куда удобнее. А поскольку бревна были расколоты вдоль, число их удвоилось, что позволило Харальду соорудить дорожку и к рабочему месту на участке, а еще немного приподнять платформу под кузнечным горном, так что теперь, даже когда весь двор утопал в непролазной грязи, Йокул мог работать с относительным комфортом.
«Старый козел обрадуется тому, что Харальд вернулся», — подумал Торгрим, с трудом переставляя ноги и направляясь к двери. В углу двора он заметил небольшой алтарь, возведенный им лично, с поцарапанной и потертой статуей Тора в центре. Эта статуя странствовала с ним долгие годы и прошла многие мили. Поначалу он обустроил было алтарь внутри, но Альмаита заявила, что не потерпит в собственном доме тех, кого она называла фальшивыми богами, поэтому он и перенес его наружу. Ему еще предстояло принести жертву Тору за то, что он вернулся живым и относительно невредимым.
Харальд неслышно откинул щеколду и распахнул деревянную дверь. Они шагнули вниз, поскольку пол в доме был примерно на фут ниже уровня улицы. Их приветствовали запахи, ставшие уже привычными за то время, что они прожили в Дуб-Линне, — стойкий аромат жареной баранины и тот особый острый запах, который был свойствен ремеслу Йокула. Из дальней комнаты до них донесся храп кузнеца, громкий и заливистый.
Из темноты появилась Альмаита, похожая на привидение в своей белой ночной сорочке и с распущенными темными волосами.
— А, Торгрим! Харальд! — негромко, но с явным воодушевлением воскликнула она. — Так много и с таким восторгом говорят о вашем возвращении, но я надеюсь, что вы не отказались от нашего гостеприимства ради нового дома!
— Нет, ни за что, если ты согласна приютить нас, — ответил Торгрим голосом, в котором явственно звучали усталость и боль.
— Правда? В таком случае можете не сомневаться — здесь вам всегда рады. Услыхав, что вы вернулись, я приготовила для вас постели.
Она осторожно повела их к открытой комнате в дальнем конце дома, противоположном тому, откуда доносился мощный храп погрузившегося в зимнюю спячку Йокула. На полу в очаге горел небольшой огонь, разведенный из брикетов торфа, а у стен были сложены шкуры и одеяла.
— Это мой друг, Старри Бессмертный, — сказал Торгрим, кивая на Старри, который старательно держался в тени за их спинами. — Он может переночевать здесь, с нами?
— Конечно, конечно, — отозвалась Альмаита. По-норвежски она разговаривала почти безупречно, но в речи ее все еще чувствовался мелодичный ирландский акцент, что очень нравилось Торгриму. — Я постелю ему здесь, с вами.
— Нет, нет, — всполошился Старри. — Там, снаружи, я видел вполне подходящую лавку. Ты не могла бы одолжить мне одеяло, или шкуру, или что-нибудь в этом роде?
— Да ничего страшного, — возразила Альмаита. — Я ничуть не возражаю против еще одного гостя под своей крышей.
— Нет-нет, — вновь повторил Старри. Торгрим видел, каким взглядом он обвел комнату. — Понимаешь, иногда… меня пугает замкнутое пространство. Вообще-то это трудно объяснить.
Альмаита кивнула.
— Что ж, как пожелаешь, — сказала она. — У нас вдоволь и одеял, и шкур. — Она указала на целую их груду, лежащую подле очага.
Старри ухватил лохматую шкуру, некогда принадлежавшую какому-то косматому животному, кивнул в знак благодарности и исчез, словно боясь, что крыша вот-вот рухнет ему на голову.
Харальд с Альмаитой помогли Торгриму опуститься на постель, и он обнаружил, что слишком устал и обессилел от боли, чтобы протестовать или хотя бы накричать на них. Альмаита накрыла его одеялом. Он смежил веки, не слыша того, что она говорила ему. Вокруг него уже завывали волки.
Торгрим не удивился тому, что волки пришли за ним во сне. Такая уж это выдалась ночь. Он бежал по лесу один, папоротники и стволы деревьев быстро мелькали по сторонам, исчезая у него за спиной. Он бежал молча. Молча, но с трудом, отнюдь не мощными прыжками, как всегда несся раньше. Он хромал, оберегая одну лапу, и она сильно болела. Он слышал других животных вокруг себя, наверное, то были волки, но он не знал этого наверняка. Он лишь чувствовал их запах.
А потом он вдруг оказался на поляне, залитой лунным светом. Она выглядела прелестно, но он по-прежнему ощущал чужое присутствие. Он видел чужие глаза, сверкающие в темноте. Он слышал чье-то рычание. Он знал этих тварей. Но они не были его друзьями. А он хотел пересечь поляну и достичь ее дальнего края. Зачем — он не знал, но был уверен, что там окажется в безопасности. Там его ждали мир и покой. Однако ему мешали волки. Это была его стая, но сейчас она противостояла ему.
Он вдруг ощутил острый укол боли в боку. Зарычав, он резко развернулся, но его встретил лишь успокаивающий голос, шепчущий ласковые слова, похожий на шелест ветра в кронах деревьев или журчание воды вдоль борта корабля, который идет с попутным ветром, слегка накренившись, но совсем без усилий, пока теплый и сильный ветер наполняет его парус.
Он открыл глаза. На коленях рядом с ним стояла Альмаита, и он увидел, как блеснуло у нее в руках лезвие острого ножа. Он почувствовал, как инстинктивно напряглись его мышцы, но Альмаита отложила нож в сторону и прошептала: «Ш-ш, тише», словно разговаривая с ребенком.
Торгрим позволил себе расслабиться и опустил глаза. Альмаита разрезала ему тунику от подола и до плеча, а теперь длинными и нежными пальцами раздвигала края в сторону, обнажая рану. Ткань была влажной, а кожа — мокрой и теплой, и он понял, что женщина, должно быть, намочила тряпицу в теплой воде, чтобы смыть запекшуюся кровь.
— Моя туника… — пробормотал он. Смешно, но сейчас он мог думать только об этом.
— Не обращай внимания. Завтра я сошью тебе новую. Ате лохмотья, что на тебе, мы сожжем.
Торгрим вновь откинулся на шкуры, глядя на темную солому над головой и чувствуя, как ловкие пальчики Альмаиты уверенно омывают его рану.
— Перед тем как заснуть, Харальд сказал мне, что ты был ранен, — с мягким ирландским акцентом проговорила она. — Глупый мальчишка, он ни словом не обмолвился о том, насколько серьезно. Я услышала, как ты стонешь здесь, а потом увидела кровь.
— Хм, — проворчал Торгрим. Он не мог придумать, что еще сказать, а прикосновение ее рук и теплой воды убаюкивало его. — Видишь ли, в его возрасте ничто не имеет особого значения.
— Не уверена, что помню, какой была сама в его возрасте, — сказала Альмаита. — Но я не сомневаюсь, что ты прав.
Словно в знак согласия, Харальд причмокнул губами во сне, а потом вновь затих, посапывая легко и ровно, что звучало резким диссонансом могучему храпу Йокула.
