Они втроем обороняли весь дом, причем Харальд был совсем еще юнцом, а Йокул уже получил ранение. Нападавшие теснили их, выигрывая пространство для боя, что было очень плохо, поскольку наличие оного означало, что они могут привлечь себе на подмогу подкрепление.
— Сюда! Ко мне! — прокричал кто-то, и Торгрим сообразил, что это был человек с факелом.
Еще один, вооруженный мечом и кинжалом, проскочил в дверь и присоединился к факелоносцу, сражавшемуся с Харальдом. Двое против одного. Торгрим, прижавшись к стене, высматривал возможность пересечь комнату и присоединиться к сыну, но для этого ему предстояло миновать трех вооруженных мужчин, если ему повезет и он не попадет под меч Йо- кула, которым тот размахивал, как оглоблей.
Но там было уже не двое против одного, поскольку человек с факелом, убедившись, что внимание Харальда переключилось на его напарника, тут же вышел из боя. Собственно говоря, казалось, что сражение вообще перестало его интересовать. Вместо этого он принялся метаться по комнате, размахивая факелом и освещая самые дальние углы. У противоположной стены, прижавшись друг к другу, сидели Альмаита и Бригит. Альмаита сжимала в руке трехфутовый вертел, обычно висевший над очагом, держа его, как дубинку. Бригит вооружилась маленьким топориком, которым кололи дрова на растопку.
— Сюда, сюда! — закричал человек с факелом.
К нему из дверей бросился очередной налетчик, устремившись на свет факела. Он даже не успел разглядеть Торгрима, притаившегося в тени, и топор Ночного Волка буквально обезглавил его. Он рухнул навзничь, но за то время, которое понадобилось Торгриму, чтобы освободить свой топор, в дверь ворвались еще двое и бросились к тому человеку, который позвал их.
«Да сколько же там этих шлюхиных сынов?» — спросил себя Торгрим. Снаружи больше никого не было видно, зато в комнате стало не протолкнуться от сражающихся мужчин. В воздухе мелькали мечи и топоры, слышался лязг стали, и отблески пламени факела плясали на лезвиях клинков.
— Та, которая с топориком! Это она! Взять эту суку! — прокричал человек с факелом, и двое мужчин бросились к женщинам. Но приближались они весьма осторожно и даже с опаской. Бригит и Альмаита выглядели так, словно не собирались сдаваться легко.
— Грязный пес! Трус! — выкрикнул Торгрим, пытаясь пересечь комнату, но перед ним выросли сразу двое.
Он широко замахнулся топором, заставляя одного из них отступить, и сделал выпад в сторону второго, но его меч пронзил лишь пустоту.
А потом перед ним вновь оказался Иокул, огромный и неуклюжий, похожий на один из тех плавучих островов льда, что часто встречаются в северных морях. Он ревел, как медведь, и размахивал мечом, словно одержимый, забыв о своей ране, держа клинок обеими руками.
— Иокул, черт тебя подери, отойди в сторону! — прокричал Торгрим.
Он попытался обойти кузнеца, а потом резко пригнулся, когда тот широко размахнулся, готовясь нанести сокрушительный удар слева. Но он не успел завершить замах. Торгрим вдруг увидел, как из его широкой спины высунулось лезвие чужого меча, самый его окровавленный, сверкающий кончик, и провернулся в ране. Рев Йокула сменился жалобным стоном, в котором смешались ярость и дикая боль, и он с грохотом опрокинулся на спину, а сразивший его меч выскользнул из раны.
Альмаита отчаянно завизжала. Приближавшийся к ней убийца на мгновение отвлекся, скосив глаза на упавшего Йокула, и этого мига хватило, чтобы он получил сокрушительный удар вертелом в висок. Торгрим увидел, как дернулась его голова, ноги у него подогнулись, и он рухнул, как подкошенный. В следующий миг Бригит широким замахом своего топорика попыталась достать человека с факелом, но тот поспешно отступил, и лезвие бессильно просвистело в нескольких дюймах от его головы.
Йокул простерся на полу недвижимый, мертвый или умирающий. Торгрима прижали к стене двое противников, один атаковал его справа, другой — слева. В неверном, прыгающем свете он видел сражающегося в дальнем конце комнаты Харальда. Он тоже стоял спиной к стене. Это ограничивало его движения, но зато никто не мог подобраться к нему сзади, что само по себе было очень неплохо. Но это не могло продолжаться бесконечно. Вряд ли они сумеют продержаться сколько-нибудь долго.
Человек справа от него замахнулся на него топором, и Торгрим принял удар на свой топор. Топорища столкнулись на лету, дерево стукнулось о дерево, и нападавший быстро отдернул руку, зацепив лезвием своего топора клинок Торгрима и вырвав его у него из руки. Это был отличный трюк, и Торгрим попытался парировать, сделав выпад своим Железным Зубом, но противник отпрянул, и в следующий миг его напарник нанес удар своим мечом.
Торгрим не успел среагиров ггь. Меч пронзил его бок, пройдя насквозь, и его окатила волна жгучей боли. Он взмахнул Железным Зубом, и неловкий удар достиг цели: меч плашмя ударил второго противника в висок, и тот отлетел в сторону. Его клинок вырвался из раны Торгрима, отчего его вновь пронзила острая боль.
Кровь пролилась… Торгрим хорошо знал, что это означает. Он ослабеет. Рукоять меча станет скользкой от его собственной крови. Колени у него начнут подгибаться. Это было начало конца.
А потом откуда-то из-за стен, но очень близко, раздался дикий крик, нет, не крик, а вой, жуткий и леденящий душу, но хорошо знакомый Торгриму. Комната вдруг наполнилась летящими во все стороны щепками, по полу потянуло сильным сквозняком, послышался треск ломающегося дерева, и в дом Йокула через разбитое окно, под скрежет срываемых петель и защелок ногами вперед влетел Старри Бессмертный.
Глава двадцать пятая
Тесак прихватил я,
Заточенный остро…
Сага о союзниках
Старри спал, когда они пришли. Впрочем, было бы преувеличением утверждать, что он спал крепко. Нет, Старри спал вполглаза, по своему обыкновению, лежа неподвижно, словно мертвец, но чутко улавливая даже мышиную возню. И спал он отнюдь не на верстаке. Он давно отказался от этой идеи. Затянувшееся бездействие в Дуб-Линне все больше действовало ему на нервы. Он сообразил, что навес над верстаком и мастерской, крытый соломой, сделанный на совесть, с чрезмерным запасом прочности, как и все, что выходило из-под рук Иокула, достаточно крепок, чтобы выдержать его.
Он забрался туда еще несколько ночей назад, устроив в соломе нечто вроде гнезда, постель, невидимую снизу, отчего Йокул и не впал в ярость, когда Старри выбрал себе новое спальное местечко. Он обрел некое умиротворение там, наверху, укрывшись от посторонних глаз и взирая по ночам на мир с высоты. Он чувствовал себя орлом, высматривающим жертву внизу.
Они пришли поздно ночью, под самое утро, когда даже пьяницы уже спали мертвым сном, ранние пташки еще пребывали в своих постелях, а пылкие любовники наконец угомонились после ночных забав. К числу последних, как понял Старри, относился и Торгрим, и, когда внизу все стихло, на форт опустилась мертвая тишина. В эту пору часовые теряют бдительность. Именно в этот час Старри всегда оставался настороже.
