– Ты думаешь, я пыталась наложить на себя руки? Как это вяжется со словами, что твой лучший поступок – оставить меня? Твой лучший поступок – подтолкнуть меня к самоубийству?
– На самом деле, никто точно не знает, что произошло на том мосту. Мы можем только предполагать. Я не считаю, что ты прыгнула в воду сама.
Слушать его не было сил. К глазам подступили слезы. Не желая показывать слабости, я резко развернулась, а потом бросила через плечо:
– Лжец.
Глава 3
Дознаватели в юбках
«…Спешу тебя информировать о том, что сегодня пришло подтверждение от сунима Панфри. Он искренне благодарен за то, что ты забрала иск из Мирового суда, и больше не имеет денежных претензий. Жаль, что ты приняла решение оставить его в покое, я настроился раздеть подлеца до кальсон. Кроме того, сегодня в мою контору пришло официальное уведомление из «Королевского общества изобретателей». Они грозят исключить тебя, если ты не оплатишь членский взнос и не явишься на очередное собрание на следующей седмице. Дай знать, какой ответ им должен отправить мой секретарь…»
Из письма поверенного Кастана С. к Анне В., его лучшей подруге и единственной наследнице дома Вишневских.
Первые дни лета не пришли, а обрушились на столицу тяжелой жарой. Воздух был горячим, словно подернутым оранжевой дымкой. Казалось, что день и не день вовсе – длинный сон, а каменные раскаленные улицы, испуганные солнцем люди, измученные кони и душные кареты – все это происходило не наяву, а в душном сне под толстым-толстым одеялом.
Однако в портняжной лавке «На Боровой» от жары не страдали, скорее, наоборот, изящно замораживали несчастных клиенток, желавших получить наряд от портного, обшивавшего королевскую семью.
Стоя на специальном возвышении, точно на сцене, окруженная белошвейками и завернутая в отрез бирюзового шелка, я с тоской поглядывала на потолок, откуда мне злорадно подмигивал голубоватый кристалл, охлаждающий воздух.
– Нима Анна, немедленно прекратите крутиться! – строго одернула меня Глэдис, сидевшая за столиком и спокойно попивавшая дешевый травяной сбор из недешевого маримского фарфора.
В ее голосе еще чувствовалась болезненная хрипотца, характерная для людей, перенесших горловую жабу и не долечившихся из-за неуемной энергии, накопленной за дни постельного режима и требующей срочного выхода. Другими словами, Глэдис толком не выздоровела, все еще сморкалась в вышитый носовой платок, деликатно отворачиваясь в сторонку, и местный холод вкупе с уличной жарой вполне могли вылиться в новый виток болезни.
– Глэдис, ты знаешь, что такое дрожь? – простучала я зубами, с трудом сдерживаясь от того, чтобы растереть плечи. – Дрожь – это самопроизвольные сокращения мускулов для согревания внутренних органов и тела в целом.
Последовала долгая пауза. Белошвейки непонимающе переглянулись, Глэдис выразительно моргнула. Признаться, я сама находилась в недоумении, почему совершенно не помнила портняжной мастерской, где при входе среди подкрашенных гравюр любимых клиенток висел мой собственный портрет, зато с легкостью продекламировала определение из академического курса анатомии.
Глэдис изогнула брови, и в ее подчеркнуто-вежливом молчании читалось: «А?!»
– Другими словами, я до смерти замерзла и не дергаюсь, а согреваюсь, – закатила я глаза.
– Расслабьтесь, – последовал сухой ответ. Дуэнья отхлебнула горячий чай.
– Не понимаю, ты-то на меня чего злишься? – не утерпела я.
– Как вы позволили поселить себя вместе с тем человеком? – выплеснула она нагнетенное возмущение, но тут же покосилась на белошвеек и прикусила язык.
– Для конспирации. – Я помолчала, посмотрела в ее сердитое лицо с покрасневшим от бесконечных сморканий и, конечно же, от холода носом и напрямик спросила: – Ты тоже согласна, что не было никакого несчастного случая? Что я сама?
Глэдис замерла на секунду, отставила чашку и приказала белошвейкам:
– Милые нимы, оставьте нас на минутку.
Когда она хотела, то могла выглядеть очень властной. Когда девушки послушно вышли и за последней тихо прикрылась дверь, Глэдис, неслышно, точно не ступая на пол, подошла ко мне. Она встала близко-близко и, оглянувшись через плечо, точно проверяла, не подслушивал ли кто-нибудь, страстно забормотала:
– Я не знаю, что случилось на мосту, но знаю с детства вас. Вы бы скорее разрушили этот мост, чем спрыгнули с него!
– Скажи? – Я схватила ее ледяные руки, и от резкого движения из отреза шелка, какому надлежало стать модным платьем, в разные стороны немедленно полезли булавки, и гладкая ткань соскользнула с груди, я едва успела ее перехватить. – Мы, Глэдис, теперь в тандеме!
– Вы о чем? – с вежливой улыбкой уточнила дуэнья.
В тот момент, когда я уже было раскрыла рот, чтобы выложить, как на духу, все свои подозрения, а заодно, что веду расследование, дверь с шумом отворилась, и на пороге появился смутно знакомый светловолосый мужчина с почти прозрачными глазами. Он обладал таким тяжелым, пронизывающим взглядом, что даже мне становилось не по себе.
Следом за сунимом в комнату, где я стояла почти полуголая, ввалилась толпа разодетого в пух и прах, словно к празднику, народа, а Глэдис вдруг страшно всполошилась и присела в нижайшем книксене. У меня появилось подозрение, что назавтра бедняжка начнет мучиться от прострела в пояснице – в ее возрасте я бы такие па делать поосторожничала.
– Ваше Высочество… – пробормотала она.
Принц?!
Натягивая на грудь соскальзывающий шелк, я настороженно наблюдала, как Его Высочество лениво приближался, заложив за спину руки. И солнечный свет, пробиравшийся в окна зала, преломлялся в магическом охранном камне, украшавшем знак принадлежности к Монаршему дому. В тишине каждый шаг принца звучал веским и особенным. Он остановился в шаге от постамента.
– Ты же не заставишь меня поднимать голову? – вкрадчивым тоном спросил он. Внешность у принца была самая банальная, но голос замечательный. С едва заметной хрипотцой, совсем мужской. Чувствовалось, что говорить громче полутонов он не привык.
Глэдис состроила отчаянные глаза, требуя, чтобы я не спорила с сиятельной особой, а просто подчинилась. Кутаясь в шелк, я сошла с возвышения и мигом стала с ним одного роста.
– Негодная девчонка, как ты посмела вернуться в город и не нанести мне визита? – Он говорил тихо, чтобы не расслышала насторожившаяся свита. Казалось жутковатым смотреть в его полупрозрачные глаза.
Проклятье, почему никто не упоминал, что я была настолько близка с принцем, что он называл меня «негодной девчонкой»?!
Он сжал мой подбородок.
– Ты похорошела.
В ответ я без колебаний прислонила ладонь к гладко выбритой щеке Его Высочества. Прежде чем сознание утонуло в наших общих воспоминаниях, до меня донесся изумленный невиданной дерзостью вздох придворных. Похоже, этот жест помог мне приобрести пару злейших врагов.
