Мы не успели выйти в холл, как нас нагнал Кастан.
– А как же дознаватели? – тихо спросила я, оглянувшись к нему.
– Пять минут подождет, – отозвался он.
Так что к людям мы вышли во всей красе, то есть втроем. Я и два статных стража в смокингах. В толпе гостей, наряженной в благородный черный цвет, то и дело мелькали ярко-бирюзовые пятна.
– Готов поспорить, что в столичных лавках закончился весь бирюзовый шелк, – пробормотал Влад. – Твое платье стало известнее тебя самой.
Наверное, если бы меня не трясло от нервического напряжения, а в голове не крутилось хотя бы на одно проклятое слово меньше, я бы оценила иронию и подхватила шутку, но меня охватывала дрожь, а зал, украшенный густо пахнущими белыми лилиями, вращался перед глазами.
При появлении нас троих, народ возбужденно зашептался. Многие заметили кольцо на моей руке, покоившейся на сгибе локтя Влада. Музыка смолкла, гул утих и превратился в неразборчивые шепотки. Гости раздевали нас жадными взглядами. Воздух казался липким и тяжелым. Я должна была открыть рот и сказать, что нас обокрали, мою дуэнью едва не убили и все, кто сейчас с таким любопытством следил за мной, находятся под подозрением.
В гробовой тишине за моей спиной зашептались две сплетницы:
– Кто из них двоих подарил ей этот бриллиант?
– Я вытрясла себе приглашение только для того, чтобы посмотреть на ее платье. По слухам, оно больше обнажало, чем скрывало, а на деле оказалось похожим на бирюзовый саван. Какое разочарование.
– Ты сама стоишь в таком же, но к ее савану прилагаются не только принц, но два холостяка, которых я бы съела на завтрак.
– Тебе нужно что-то сказать, – чуть склонившись, на ухо прошептал мне Кастан, – пока она не рассказала, с какой части тела начнет нас есть.
Я и сама понимала, что пауза затянулась. Глубокий вздох. От фальшивых улыбок гостей, блеска бриллиантов и биения магических кристаллов у меня заломило виски. И вдруг перед мысленным взором вспыхнула стертая из памяти ночь.
…Темнота холодная, звездная. Лужи покрыты корочкой тонкого хрусткого ледка, ломающегося под каблуком. С Эльбы уже сошел снег, но от темной воды тянет мертвенным холодом.
Мне ненавистны слезы, жгущие глаза, но еще более ненавистна соблазнительная мысль промолчать, сделать вид, будто я не держала в руках тех чудовищных гравюр, позже сожженных в камине. Их видел и отец. Как он выдержит такой удар? У него ведь слабое сердце.
Нервически тереблю на шее нитку крупного жемчуга, подаренного мне Владом, и отчаянно строю вид, будто рассматриваю огни на другой стороне реки. Делаю глубокий вдох. Нацепляю маску насмешливой, капризной наследницы. Смотрю ему в лицо. От холода у него покраснели уши и нос, губы алые, обветренные. И все же… как он красив, проклятый!
– Спасибо, суним Горский, за этот месяц. Мне было весело, – говорю я.
Он молчит. В его лице нет никаких эмоций. Нелюбимые неспособны обидеть.
– Почему ты ничего не скажешь? – ощетиниваюсь я.
– Прощайте, нима Вишневская.
Снова долгая пауза.
– Я видела гравюры, где вы запечатлены втроем, – резко говорю я.
– Я не спрашивал, почему ты захотела уйти.
У меня вырывается смешок. Проклятье, как мне сильно хочется, чтобы он стал оправдываться. Я бы дала ему пощечину, но слабость никак не вяжется с образом, который мне день за днем приходится надевать с пробуждением и снимать перед сном, точно театральный костюм. И я ужасно устала от этого бесконечного спектакля, только вот репутация семьи превыше личного…
На меня нахлынула реальность. Я нацепила на лицо ледяную улыбку, сделала глубокий вздох и произнесла самым любезным тоном:
– Добро пожаловать в дом Вишневских! Наша семья все еще в трауре по моему дорогому отцу, поэтому мы не стали устраивать шумного веселья. Здесь собрались наши самые близкие друзья. Насладитесь вечером и обязательно отведайте креветочный паштет.
Снова возникла натянутая пауза.
– На этом все, – одарила я гостей лучезарной улыбкой.
– Клянусь, это самое короткое приветствие за всю историю приемов в доме Вишневских! – громко фыркнул Эрик и насмешливо зааплодировал.
И все почему-то приняли его обидный выпад за шутку.
Глава 5
Нима с собачкой
«…Двенадцатого числа Анна Вишневская, наследница знаменитого дома золотодобытчиков, была замечена в районе Зеленой мостовой, когда в изрядно потрепанном виде выходила из дверей стражьего предела в компании сунима Владислава Горского и с хромым, одноухим питбулем на цепи вместо поводка. Неужели именно с этим, без сомнений, блестящим, но без капли благородной крови сунимом обручена самая богатая невеста Алмерии? Дом Вишневских не торопится с официальными заявлениями о замужестве. Молчат они и об одноухом питбуле, так что ваша покорная слуга сломала голову, гадая, почему Анна Вишневская завела себе вместо пуделя столь жалкое существо…»
Выдержка из колонки «Разгульная Наследница» Жустины Д. для еженедельного желтого газетного листа «Городские сплетни».
Глэдис не просыпалась уже седмицу. Каждый день я приезжала к ней в лечебницу Святой Угодницы Катарины и первым делом прощупывала на ледяном запястье несмелую ниточку пульса. Жива ли моя верная наперсница? Со стороны казалось, что она не дышала и выглядела мертвой: ногти посинели, черты лица заострились, под глазами темнели почти черные тени. Профессор утверждал, что летаргический сон у Глэдис случился из-за магического наркотика «Звездная пыль»[10]. Она слишком много вдохнула похожего на блестящую пыль порошка, а потому впала в летаргический сон.
Как заставить бедную жизнь проснуться и прийти в чувство немедленно, лекарь не знал. Звездная пыль считалась тяжелым ядом, эликсира от него пока не придумали. Мы были вынуждены ждать, когда тело бедной дуэньи, измученное недавно перенесенной горловой жабой, окрепнет настолько, что само победит магический дурман.
Закрыв роман, я положила толстый томик в стопку к другим книгам. Профессор посоветовал читать спящей наперснице вслух. Мистическая история о призраках не понравилась пациентке из соседней палаты, лежавшей с переломом двух ног, о чем она недовольно заявила лекарю, сказав, что после моего чтения не спала всю ночь, а над философским трактатом о смысле жизни заснула я сама. С невольной слушательницей мы сошлись на эротических рассказах, хотя наверняка Глэдис посчитала бы их крайне неприличными.
– До завтра, нима Петунья! – крикнула я пациентке из соседней палаты.
– Удачи вам, Анна, – отозвалась она и вдруг попросила: – Коль мы теперь немножко знакомы, то могу я попросить вас об услуге?
