Со временем Экман обнаружил, что для распознавания обмана могут оказаться полезными определенные характеристики – микровыражения, или невероятно быстрые изменения мимики, длящиеся в среднем от 1/15 до 1/12 доли секунды и практически не поддающиеся осознанному контролю. Постулат, лежащий в основе теории микровыражений, сравнительно прост: лгать сложнее, чем говорить правду. Когда мы лжем, наш разум получает дополнительную когнитивную нагрузку, и это вызывает «утечку» – мимолетные поведенческие сбои, которые возникают несмотря на попытки их контролировать.
Тем не менее микровыражения слишком мимолетны и сложны, чтобы их смог заметить неподготовленный человек: из 15 000 респондентов Экмана только 50 оказались способны систематически их улавливать. Около 95 % людей их вообще не видят. При этом, если мы имеем дело с виртуальными или телефонными мошенниками, умение распознавать микровыражения все равно не принесет нам никакой пользы. Однако, даже умея находить эти микроскопические подсказки, мы необязательно станем экспертами в поиске мошенников, особенно если они достигли в своем ремесле таких высот, как короли обмана – аферисты.
Прошлым летом мне выпала возможность поговорить с одним из «живых детекторов лжи» – участницей исследования Экмана. Ее зовут Рене, и ее работа, как она объяснила, носит слишком конфиденциальный характер, чтобы упоминать в печати ее полное имя. В настоящее время она работает консультантом в правоохранительных органах и учит других распознавать ложь. Однако она признает, что, когда дело касается многоопытных обманщиков, она тоже может ошибаться. Это не просто люди на видеопленке, записанные для психологического исследования, – это люди, которые врут как дышат, настоящие мастера своего дела. «Их нельзя читать как открытую книгу, – сказала она мне. – Они лгут как профессионалы. Как специалисты. Ложь не доставляет им никакого психологического дискомфорта, не стесняет их, не нарушает течения их повседневной жизни. Они превосходно умеют лгать, и со временем ложь становится их вторым «я». Возьмите психопатов. «Умный и образованный психопат, – говорит она, – лжец высочайшего уровня». Например, такой человек, как Тед Банди. «Он пугает меня, от него мне становится не по себе, – произносит она вздрагивая. – Такие люди могут заставить вас поверить во что угодно, но у них нет совести. Сверхинтеллигентный психопат может быть для меня достойным противником». Она назвала еще несколько имен, в том числе серийного убийцы Ричарда Куклински, более известного как Ледяной человек: «Обратите внимание, как он ведет себя во время допросов. Он сохраняет полное хладнокровие». Обыкновенно, говорит Рене, она доверяет себе. Но ведь не на всякого искусного лжеца может найтись разоблачитель такого же уровня.
Даже с учетом вышесказанного научиться видеть обман нелегко. «Не думаю, что кто-то способен достигнуть моего уровня с помощью тренировок, – признает Рене. – Иначе мы уже работали бы над этим. Я могу научить людей и дать им инструменты, но это не гарантирует, что они смогут со мной сравниться».
Более того, по словам Экмана, источником когнитивной нагрузки может быть не только обман. Даже если следить за микровыражениями, нет надежного способа узнать, действительно ли человек говорит неправду. Мы можем считывать признаки чрезвычайного напряжения, но не можем точно знать, что их вызвало. Возможно, мы беспокоимся, нервничаем или переживаем из-за чего-то другого. Именно поэтому детекторы лжи печально известны своей ненадежностью. Наша физиология испытывает такую же нагрузку, как и физиогномика, и в этом необязательно виновато напряжение, связанное с ложью. Иногда эти изменения говорят о лжи. Иногда они говорят о других типах когнитивной нагрузки – стрессе, усталости или эмоциональном истощении. Абсолютной уверенности нет.
Что касается мошенников-виртуозов, поймать их на лжи еще сложнее. «Ложь, – говорит Экман, – это сознательно принятое решение завести жертву в тупик без всякого предупреждения». Кроме того, чем больше вы лжете, тем проще вам это дается, тем меньше шансов выдать себя в мелочах.
Даже профессионалы, чья карьера зависит от способности обнаруживать ложь, не всегда блестяще справляются со своей задачей. В 2006 году Стефано Грациоли, Карим Джамаль и Пол Джонсон создали компьютерную модель для выявления сфальсифицированной финансовой отчетности – задачи, выполнением которой обыкновенно занимаются аудиторы. Программа корректно отобрала 85 % сфальсифицированных отчетов. Для сравнения, аудиторы, несмотря на профессиональную уверенность, солидный опыт работы и личное знакомство с типичными подводными камнями в документации, обнаружили менее половины – 45 % фальшивых отчетов. Как оказалось, им часто мешали эмоции. Находя потенциальное несоответствие, они вспоминали, что когда-то уже сталкивались с подобным случаем и в тот раз было найдено вполне разумное объяснение. Они прикладывали прошлый опыт к текущей ситуации и в результате давали проверяемым более щедрый кредит доверия, чем следовало. Все-таки в массе своей люди не мошенники, поэтому наверняка этот случай тоже не мошенничество.
Даже если вы четко знаете, на что обращать внимание, результат может оказаться не таким точным, как вы думаете. В августе 2014 года исследователи из Корнеллского университета Дэвид Марковиц и Джеффри Хэнкок проанализировали работы социального психолога Дайдерика Стейпла. Они выбрали Стейпла по вполне определенной причине. Тремя годами ранее, в сентябре 2011 года, было обнаружено, что он совершил академическое мошенничество в особо крупных размерах. В ноябре 2012 года, когда расследование подошло к концу, стало очевидно, что данные, на которые опирались его 55 научных работ, обладают всеми признаками подделки: они были подтасованы либо – в особо вопиющих случаях – просто сфабрикованы. Стейпл не проводил большей части исследований, о которых писал, а просто вписывал результаты, подтверждающие его теорию, в точности которой он не сомневался.
Проведя сравнительный лингвистический анализ сфальсифицированных и подлинных публикаций, Марковиц и Хэнкок обнаружили один верный признак: в сфальсифицированных статьях намного больше говорилось о самой природе работы – о том, как и что вы исследуете, – и о точности результатов. Если вам нечего сказать, вы начинаете «лить воду»: бесконечно развиваете мысль и создаете прекрасные поэмы в прозе, отвлекая читателя от недостатка конкретики. (Кто из нас не прибегал к подобной уловке при написании эссе в колледже, чтобы скрыть признаки более чем поверхностного знакомства с литературой?) Но при всей своей полезности инструменты лингвистического анализа далеко не идеальны. Почти треть работ Стейпла не укладывалась в классификацию, предложенную Марковицем и Хэнкоком: 28 % статей были ошибочно помечены как сфальсифицированные, в то время как 29 % сфальсифицированных работ были признаны подлинными. Настоящий мошенник на удивление умело заметает следы, в том числе на бумаге. Даже если мы уже многое знаем о его методах, столкнувшись с необходимостью распознать его уловки на практике, мы часто обнаруживаем, что нам это не удается.
Но почему так происходит? Ведь было бы намного полезнее научиться безошибочно распознавать лжецов и защищать себя от тех, кто хочет жестоко злоупотребить нашим доверием?
