У Хмельницкого же сказанные купцами, а особенно Добродумовым, слова крепко засели в голове. Он долго не мог уснуть, все обдумывал, действительно ли сможет взять на себя такую ответственность, сможет ли поднять казаков, весь народ против поляков? Да и нужно ли ему сейчас это? Конечно, против него тоже ведутся интриги, и Потоцкий с Конецпольским через Чаплинского пытаются давить на него, отобрать маеток (как точно подметил этот торгаш, для него действительно очень важно не остаться без Суботова). Но он все еще надеялся, что бумага, полученная от короля, не позволит завистникам посягнуть на его имущество.
Хмельницкий рассчитывал, что эта поездка в Киев позволит ему решить и финансовые трудности. Почему-то он был уверен, что они все же найдут клад, он выкупит своего любимого боевого коня, заплатит все, пусть даже непомерные налоги. Да ведь и дома его ждала молодая хозяйка — красавица Мотрона, без которой Богдан уже не представлял своей жизни. «Ничего, все еще наладится. Да не так уж я и молод, чтобы опять в поход собираться. Война — дело для молодых, а я уже пятый десяток разменял. Пусть этот божий человек что хочет, то и болтает про мое предназначение. Главное сейчас — найти клад, а там видно будет», — с этими мыслями Хмельницкий и уснул.
Однако сон, приснившийся сотнику, не помог отогнать тревожные думы, скорее наоборот. Богдану редко снились сны, обычно он спал спокойно, и до утра его ничто не тревожило. Но в этот раз он увидел свой Суботов, охваченный огнем, чужие люди хозяйничали на подворье, уводили скот, разоряли закрома и амбары. Но самым горьким в этом сновидении было то, что среди обезумевшей толпы, бегающей по хутору, он никак не мог найти своих детей и Мотрону. Хмельницкий что есть мочи пытался выкрикнуть их имена, но слова комом застряли у него в горле и никак не могли вырваться наружу. Из последних сил он прохрипел имя среднего сына: «Остап!» — и тут же проснулся в холодном поту.
* * *
На следующий день около полудня обоз въехал в стольный град Киев. Когда добрались до Подола, Илларион попросил, чтобы остановили подводу. Он слез с телеги и пошел на Торжище, внимательно осматривая дома.
«Теперь самое главное — не перепутать место. От этого зависит весь дальнейший ход операции, — размышлял Добродумов. — Ага, вот он, этот дом, при сносе которого, если верить довоенной хронике, обнаружили кувшин, набитый золотыми монетами начала XVII века. Уж не знаю, кто его на самом деле припрятал и зачем, но в нашей легенде будет лучше, если это иудейская семья, которая сбежала от погромов. Тогда у Богдана точно не будет никаких угрызений совести насчет того, что он берет чужое. Да уж, крепким орешком оказался наш будущий гетман. Не так-то просто его расшевелить и поднять на восстание. Как тот сказочный персонаж, все сидел бы на печи тридцать лет и три года. Ну, ничего, вот вернемся в Суботов, тогда будет видно, как дальше действовать».
— Дай-ка мне еще раз свою руку, пан сотник. Похоже, нашел я дом с кладом, который мне привиделся, — приблизившись, попросил он Богдана.
Тот спешился и протянул правую руку послушнику. Добродумов приложил ее к груди с правой стороны, закрыл глаза и свободной рукой дотронулся до стены дома.
— Вижу, в этом доме спрятан клад. В дальней комнате, в подполе, под кладкой, лежит кувшин, набитый золотыми монетами, — произнес он, отпустил руку сотника, открыл глаза и отошел от стены.
Судя по всему, в доме теперь размещался постоялый двор. Это им было только на руку, и путники остановились здесь на ночлег. Хозяин рассказал, что занял дом в прошлом году, строение долгое время пустовало, а до того, по слухам, здесь жил зажиточный еврей, который сбежал во время погрома в одних портках.
Ночью Добродумов, Хмельницкий и Кричевский, вооружившись светильником и лопатами, пробрались в дальнюю комнату, где когда-то находился чулан, а нынче хранился всякий непотребный хлам. Комната была тесная, без окон, вся в пыли и паутине. Трем крепким мужикам в ней и не повернуться. Пол в чулане был выстлан гладкими каменными плитами. Илларион опустился на колени и, медленно продвигаясь вдоль стен, стал тихонько простукивать каждую плитку рукоятью лопатки.
Он внимательно прислушивался, но звук был одинаково глухим — никакой разницы. И все же под одной из плит он, наконец, изменился, стал более звонким, будто снизу находилась не земля, а какая-то пустота. Добродумов понял, что обнаружил то, что искал, и отошел в сторону, предоставив сотнику и полковнику самим откопать заветный клад. Кумовья немало попотели, чтобы поднять плиту. Пыль и паутина лезли в глаза, света не хватало, поэтому работать приходилось практически на ощупь.
Когда плита поддалась, Хмельницкий разгреб руками верхний слой земли и нащупал пузатый глечик, завернутый в тряпки. Он бережно раскопал клад и извлек его наружу. Несмотря на то что кувшин был небольшим, весил он довольно прилично. В тусклом свете масляной лампы блеснули монеты, доверху заполнившие глечик.
— Вот так находка! Да этих денег не только на подати, но и чтобы коня выкупить, хватит, — шепотом произнес Кричевский.
— Да, знатная схованка, — тоже шепотом ответил Хмельницкий и обратился к Добродумову, который сидел рядом на корточках со светильником в руках: — Теперь у меня нет никаких сомнений, что ты послан ко мне свыше. Наверное, ты действительно кудесник.
— На все воля Божия, пан сотник. Это Господь открывает мне глаза, показывая твой земной путь. Он определяет твое великое предназначение. Я же всего лишь его слуга, который помогает донести это до тебя, — тихим, проникновенным голосом ответил Илларион и специально придвинул светильник к себе, отчего лицо его в полумраке приняло таинственный вид. — Господь не случайно открывает передо мной такие тайны, показывает мне клады. Наш Отец ждет от тебя, Богдан Зиновий, что и ты выполнишь свое предназначение, которое начертано в Великой книге жизни. А предназначение твое — быть освободителем своего народа от чужеземного гнета. Ты должен стать отцом своим несчастным детям и сбросить ярмо с их шеи. Только тогда Господь будет милостив к тебе, Богдан.
— Ну что ж, поживем — увидим. А сейчас следует плиту на место положить да клад перепрятать. Светает уже скоро, надо в комнаты возвращаться, пока нас не хватились. Давай-ка, кум, вернем камень, как был, — ответил сотник.
Они быстро справились с плитой, выбрались из чулана и, хорошенько спрятав драгоценную находку, повалились спать.
Добродумов же, наоборот, долго не мог уснуть, сомнения и волнения терзали его. «Ох, и упертый же наш гетман. Судя по всему, он и не собирается поднимать казаков на восстание. Не совершил ли я ошибку, показав ему клад? Получив деньги, Хмельницкому уже и страдания народные не так важны оказались. Вон, спит себе мертвецким сном и в ус не дует. Выходит, чем ему хуже, тем для общего дела лучше. Хотя справедливости ради надо отметить, что к моим словам он не остался равнодушным. Нужно и дальше с ним “по душам” в том же духе разговаривать. Больше внимания уделять притеснению веры православной, лишениям, которые претерпевают казаки и крестьяне. Во что бы то ни стало надо разозлить Богдана, чтобы он наконец-то почувствовал в себе силу», — с этими тревожными мыслями гость из будущего и заснул. Только теперь он начал понимать, насколько сложная задача стояла перед ним. И главное здесь не физические испытания, не голод, холод или болезни. Главное — это суметь убедить Хмельницкого, что он и есть мессия, спаситель народа, который просто обязан поднять казачество на восстание.
