— Ну и откуда эти сплетни? Мне не слухи нужны, ты мне правду давай! — потребовал хорунжий.
— Я уже говорил вам о своем помощнике Яне Мисловском. С некоторых пор я доверяю ему как себе самому. Может, пан помнит, что я предупреждал о покушении на Хмельницкого, которое потом и случилось. А еще я заранее знал, что Хмель поедет в Варшаву и что король откажет ему в милости. Все это мне поведал мой Ян. Есть у него особый дар людям в душу проникать и все, что они знают, видели, слышали или про что только догадываются, выведывать. Человек он с виду простой, веселый, вот ему люди без пыток и казематов все без утайки рассказывают. Да и сейчас Яну есть что сказать про Хмеля. Прошу пана выслушать его, — произнес Чаплинский, встал со своего места и отошел в сторону, чтобы хорунжий мог лучше видеть и слышать, что говорит его помощник.
Тот же, придвинувшись ближе к Концепольскому и глядя ему прямо в глаза, с улыбкой начал свой рассказ:
— Знаю я, вельмошановный пан, что завтра Хмельницкий соберет у себя раду. Придут к нему все его боевые товарищи-казаки: Иван Золотаренко, Олекса Сыч, Максим Морозенко, Юрко Богун, Максим Кривонос. Все они будут кричать Хмеля на гетмана, призывать к заговору и требовать крови, много крови! И если их не остановить, то уже через несколько дней они придут в дом ясновельможного пана и поднимут его на пики. И будет война, страшная и жестокая, банды Хмеля огнем и мечом пройдутся по всей Речи Посполитой! Но только откуда я знаю это, не спрашивай меня, ясный пан, — последнюю фразу Мисловский произнес без улыбки, практически шепотом, как будто делился с Концепольским самой важной для него тайной.
Похоже, проникновенная речь этого странного человека действительно впечатлила хорунжего. Он долго не мог отвести взгляда от Мисловского, а затем резко встряхнул головой, как будто очнулся от сна, и поднялся из-за стола, инстинктивно схватившись за рукоять кинжала.
— Да, интересную историю рассказал твой советник, пан Чаплинский. Но все же я до конца не верю ему. Если же завтра у Хмельницкого действительно соберутся названные казаки, тогда… Тогда собирай урядников и арестуй бунтовщика Хмеля! Заковать его в кандалы и бросить в темницу! Выполняй! — прошипел со злостью хорунжий, рывком выхватил свой кинжал и резко вернул его в ножны.
— Слушаюсь, мой пан. Будет выполнено! Хмеля арестовать, заковать… и добить, как селезня, — почти беззвучно произнес последнюю фразу Чаплинский.
Одним движением он подхватил под руку своего вещуна, и они быстро вышли из дома Конецпольского.
Освобождение. Дорога на Запорожье
Внезапный арест Богдана заставил его товарищей собраться снова. Наспех похмелившись квасом, казаки уселись за стол, где накануне они кричали нового гетмана Хмельницкого, пели заздравные песни, пили за его здоровье, и принялись думу думать, как вызволить своего атамана из темницы.
Сегодня они уже не были так по-боевому настроены. Чубатые головы их поникли, бравые казацкие усы обвисли, глаза потускнели, не было в них прежнего блеска и огня. Угрюмо сидели казаки, исподлобья глядя друг на друга, может, еще и потому, что не смогли заступиться за своего атамана и позволили солдатам увести его в тюрьму. С похмелья они и не поняли, что же произошло, да и приказ об аресте Хмельницкого, подписанный самим хорунжим Конецпольским, привел их в замешательство. У каждого в глазах читался один и тот же вопрос: откуда эти ляхи узнали про их сход? Кто мог донести? Неужели среди казаков завелся иуда?
— Ну, что будем делать, панове? Как нашего батьку из острога вызволим? — начал тяжелый разговор самый старший из казаков Олекса Сыч.
— То, что вызволять нашего сотника надо, — это всем понятно, да вот как нам это сделать — не ясно. Не приступом же чигиринскую тюрьму брать, — продолжил Богун. — Силенок у нас, может, и хватит поляков и реестровых казаков порешить, да только дальше стен города нам выйти не дадут, всех положат, да и Богдану тогда смерти не миновать.
— Экими вы смельчаками оказались, панове! Вчера кричали, что пора ляхов на пики поднимать, скидывать ярмо Речи Посполитой, а сегодня за шкуру свою испугались! Быстро же вы предали своего гетмана! — вдруг закричал младший Хмельницкий.
Неокрепший голос его, казалось, вот-вот сорвется, но глаза наполнены гневом и решимостью хоть сейчас броситься в бой с ненавистными ляхами. Услышав такие слова от сына атамана, казаки зашумели. Обидно им было слышать обвинения в предательстве. Стали спорить, кто да что вчера говорил. Еще немного — началась бы драка.
— Остыньте, панове! И ты, Тимош, не горячись, зачем напраслину наводить на своих товарищей. Силой крепость действительно не возьмешь, а вот хитростью — можно, — отозвался божий человек Добродумов.
Казаки от неожиданности все как один замолчали и уставились на него.
— А что, братья, верно говорит божий человек, к чему нам спорить, тут надо смекалкой, а не кулаками брать. Не зря его сотник Хмель держит за мудреца, — успокоил казаков Сыч. — Давай, Добродумов, говори, что ты там накумекал, послушаем его, хлопцы.
Казаки в ответ одобрительно закивали своими оселедцями.
— Думаю, что не стоит вам сейчас даже намеком открывать свои намерения идти на Сечь и поднимать народ на восстание. Так казаков точно перебьют поодиночке или в тюрьмы пересажают и там замордуют. А чтобы пана Богдана из острога вызволить, надо негласно обратиться за помощью к чигиринскому полковнику Станиславу Кричевскому. Известно, что под его присмотром находятся не только солдаты и реестровые казаки, но и городская тюрьма. Известно также и про их с Хмельницким добрые кумовские отношения. Я сам этому свидетель. Уверен, что пан Станислав не даст своему куму пропасть за просто так. Надо идти к нему, — речь Добродумова была достаточно убедительна, однако не все казаки до конца приняли его сторону, у многих были сомнения насчет польского полковника, хоть и кума Хмельницкого.
— Оно, конечно, было бы хорошо, если б пан Кричевский выпустил своего кума, но ведь он тоже лях, захочет ли он ослушаться приказа пана хорунжего? — ехидно спросил Богун, хитро поглядывая на Добродумова и закручивая за ухо длинный ус.
— На тот случай, если пан полковник начнет сомневаться, у меня есть слова заветные, услышав которые, Кричевский должен пойти нам навстречу, — улыбнувшись, загадочно ответил Илларион.
* * *
К Кричевскому отправились втроем: Добродумов, старший сын Хмельницкого Тимош и Кривонос. Полковник был уже на службе, поэтому гостям пришлось немного подождать. Через полчаса он вернулся в дом и принял Иллариона и его спутников.
— Здравствуйте, панове. Будь ласка, садитесь. Знаю, с каким вопросом пришли ко мне. Только что получил приказ от хорунжего Конецпольского, чтобы во вверенной мне тюрьме как следует охраняли заговорщика Богдана Зиновия Хмельницкого, — сообщил он.
Видно было, что полученное свыше распоряжение озадачило полковника.
— Ну и что намерен делать пан Кричевский, неужели выполнять приказ Конецпольского, заклятого врага Хмельницкого? — спросил напрямую у полковника Кривонос.
