К тому времени Митридат обосновался в Пантикапее, вотчине богатых купцов и рыболовов. Римляне нанесли понтийцам столько поражений, что царь вынужден был отступить вглубь своих земель. И обойдя Понт, царское войско вернулось в Пантикапей.
В первый же день после прибытия начальник стражи явился с докладом к Митридату.
— Мой повелитель, сокровищница города пуста.
Царь его словно не услышал.
— Что ты сказал? Повтори еще раз! — опухшее от болезни лицо Митридата налилось кровью. — Повтори! Там хранились трофеи, добытые в сражениях за последние пять лет!
Озирис преклонил колено и молвил:
— Мой повелитель, хранилище опустошено, в нем нет ни золота, ни драгоценностей. Горожане рассказали, что некоторое время назад здесь были римляне. Они видели, как те снарядили обоз и вывезли сокровища на свои корабли.
Митридата обуяла такая ярость, какую он в своей жизни испытывал считаные разы. Опять предательство! Опять подлые и хитрые римляне опередили его!
Сокровищница была обустроена в скрытой от посторонних глаз пещере, вход в которую густо порос кустарником. После каждого визита стража и казначеи старательно маскировали сокровищницу. Завоеванные богатства хранились в медных, обитых железом сундуках. Позеленевшие от времени, они содержали в себе ценности, нажитые поколениями римлян и народов, сочувствовавших им. Диадемы и браслеты знатных женщин, золотые украшения и монеты разного достоинства, камни россыпью — все это было тщательно перебрано, рассортировано и переписано. Царю регулярно докладывали, на сколько талантов
[12] пополнилась сокровищница после прибытия очередного корабля. Эту пещеру повелитель хранил как неприкосновенный запас, это был его резерв на черный день. И вот теперь, когда такой день настал, когда нужно собирать новое войско и платить диким племенам севера за поддержку, когда он выстроил новый план атаки на Рим, рассчитывая на помощь кельтов, все в одночасье рушилось.
— Кто? Кто этот предатель?! — взревел он.
Превратившийся в зверя Митридат метался по залу, и его проклятия эхом разносились далеко за пределы дворца.
Озирис осмелился высказать свои предположения:
— Мой повелитель, четверо воинов, что знали о месте нахождения пещеры, погибли в боях. Предателей следует искать среди приближенных.
— Да как ты смеешь, оборванец!
Митридат занес кулак над головой начальника стражи, но неожиданно замер. «Береги спину, она должна быть защищена!» — вспомнились ему слова Клеарха, сказанные почти сорок лет тому назад.
— А ведь ты прав, Озирис, — Митридат сменил гнев на милость. — В поединке я всегда выходил лицом к лицу с противником, числом он мог превышать нас, но за моей спиной были верные воины. А я опасался удара от них… Много предателей встречал я на своем пути, но теперь понимаю: страшно в бою получить удар в спину, но еще страшнее получить такой удар от своих близких… Где Стратоника?
— Во дворце, мой повелитель! — Озирис не раз ощущал на себе, что такое гнев царя, и был рад смене его настроения.
— Найди, я хочу ее видеть!
Через некоторое время в зал вошла красивая смуглая гречанка. Ее фигура напоминала амфору. Длинные черные волосы были собраны в жгут толщиной с царскую руку. Она была юной арфисткой, когда повелитель обратил на нее внимание и взял себе четвертой женой. Несмотря на свою молодость, эта женщина обладала мудростью и хранила верность, пока ожидала своего царственного супруга из его многочисленных военных походов.
Так думал Митридат до настоящего времени, да и многочисленные шпионы сразу же по его прибытии доложили, что Стратоника в прелюбодеяниях замечена не была и вела образ жизни, подобающий верной жене. Но на этот раз он вызвал к себе не жену, а человека, которому было доверено охранять сокровищницу.
Благоразумно рассудив, что ему не следует видеть того, что сейчас произойдет в царских покоях, Озирис закрыл дверь и удалился.
— Подойди ко мне, моя красавица. Мой путь вокруг Понта был очень долог, я успел соскучиться, — жестом руки повелитель поманил к себе жену.
— Митридат… Я тоже скучала, любимый! — Стратоника присела на колени и стала нежно гладить обезображенное болезнью лицо царя.
То ли от осознания своей уродливости, то ли от еще пылавшего в нем гнева Митридат резко встал, и жена, упав с его колен, испуганно распласталась на полу. В ярости царь поставил ногу ей на горло.
— Говори, подлая, какова цена твоего предательства?! — воскликнул он, надавив ногой еще сильнее.
Стратоника не могла говорить. Ее лицо наливалось кровью. Своей тонкой рукой она обхватила ногу мужа, пытаясь убрать ее с шеи. Видя, что жена задыхается и не может ничего сказать, Митридат ослабил давление.
— Здесь были римляне, люди Помпея. Их видели в тех местах, где, кроме сокровищницы, ничего нет. Они даже не пытались войти в Пантикапей, чтобы поживиться, — быстро проговорил он. — Не скажешь, для чего им было идти под парусом столь далеко?
Повелитель наконец снял свою ногу с шеи Стратоники, и та задышала глубоко и прерывисто, как человек, который вынырнул с большой глубины.
— Я не знаю, о чем ты, мой повелитель, я… — она не успела договорить, потому что царь нанес ей два безжалостных удара в живот.
Женщина корчилась от боли. На ее бледных губах появилась кровь.
— Отвечай, потаскуха, кому продалась и за сколько?!
Митридат, не останавливаясь, продолжал бить жену ногами. Сейчас он видел перед собой не женщину, не жену, а только изменницу.
— Это были люди Помпея? Да, это были они… — Митридат продолжал кричать и бить, бить и кричать. — Тварь продажная! От тебя зависело все! Понимаешь, все!
Стратоника не могла произнести ни слова в свое оправдание. Из ее горла вырывались только стоны и хрипы.
Митридату не изменила его интуиция. Едва он прибыл в Пантикапей, ему донесли, что в городе под видом купцов появлялись римляне. Они скупили рыбу и закупили некоторое количество амфор масла — гораздо меньше, чем могли взять на борт три их корабля. Однако, несмотря на это, суда были загружены под самую ватерлинию. Рано утром купцы отчалили от берега, никому не сказав о своих планах, что, впрочем, было естественно: кто же захочет быть ограбленным морскими разбойниками? Наличие у купцов оружия тоже не вызвало подозрений у горожан: кто сейчас путешествует без оружия? Да и вели себя купцы мирно и достойно. Правда, оставалось одно сомнение: зачем римлянам совершать поход за рыбой и маслом в такую даль? Ведь они могли купить его гораздо ближе… Митридат сразу заподозрил неладное, но в тот момент не придал этому должного значения.
