Л.Э. Феррелл
утверждает, что поляризация религиозных взглядов в церкви Англии, проявившаяся при Карле I, сложилась ещё при Якове I. С начала правления Якова I существовала антикальвинистская группа придворных проповедников, которая подчеркивала в церковной службе значение таинств и стремилась дискредитировать умеренных пуритан, приравнивая их к сепаратистам, пресвитерианам и даже папистам
. Правление Якова I, считает Л. Феррелл, было временем разгоравшегося внутрицерковного конфликта, который до 1620-х гг. был конфликтом по поводу понимания церемоний в церкви и прямо не касался понимания спасения. Антипуританскую партию времени правления Якова I она называет «ультраконформистами». В эти годы спорным вопросом стало опускание на колени во время причастия, которое противники пуритан преподносили как обязательное, в отличие от пуритан, считавших, что опускание на колени относится к сфере adiaphora. На основе этого противники пуритан стали представлять их схизматиками в церкви
. Это было новым ходом в антипуританской борьбе — ранее пуританские священники выступали против ношения стихаря, что касалось только духовных лиц, а коленопреклонение во время причастия могло уже стать спорным вопросом для всего прихода
. Так что, по её мнению, этот церемониальный по характеру вопрос стал спорным в церкви Англии ещё до усиления группировки Лода. Все эти обвинения против пуритан активно выдвигались именно в придворных проповедях, что Л.Э. Феррелл считает намеренной тактикой ультраконформистов.
Д. Бивер
, опираясь на материалы епархиального суда, рассматривает теоретические вопросы о важности символов и ритуалов в формировании социальной идентичности. Он отмечает, что церковь в реформационный период использовала символы и церемонии, которые подразумевали, что сообщество верующих представляет собой церковный приход. С начала XVII в., по его мнению, стало разрушаться представление о том, что территориальные границы прихода могут быть основой существования духовного сообщества. Нонконформисты фактически развивали представление о том, что духовное влияние и авторитет не ограничиваются территориальными рамками прихода, и приход, по сути дела, является изобретением падшей после первородного греха человеческой природы, а духовное сообщество формируется на основе стремлений человеческой совести к поиску единоверцев. В этом смысле приход, полагает Д. Бивер, не пережил Английскую революцию середины XVII в., и реставрация монархии и англиканской церкви в 1660 г. уже не стали восстановлением прежнего церковного прихода. Религиозные реформаторы 1640–50-х гг., намереваясь уничтожить в Англии папизм, разрушили ранее существовавшие маркеры идентичности в сообществе, подорвав прежнее понимание церковного прихода, и у сектантов появилось новое понимание духовной общности, которое уже не было территориальным по характеру. Несмотря на преследования нонконформистов после реставрации Стюартов, приход в прежнем его смысле и значении в Англии, по мнению Д. Бивера, уже не восстановился никогда.
Как считает М. Тодд
, на понимание происходившего в прошлом можно попытаться выйти, если вникнуть в то, что об этом рассказывали современники. Поэтому в изучении истории церкви Англии может иметь меньшее значение обсуждение вопроса о том, существовала ли в 1630-е гг. в церкви Англии арминианская группировка, пытавшаяся подорвать кальвинистскую ортодоксию в церкви, чем существование у современников веры в то, что такая группировка действительно существовала. Если противники Лода были убеждены, что внедрением церемониальности в церковную жизнь Лод хочет разрушить протестантскую церковь в Англии, утрачивало значение то, что на самом деле собирался сделать Лод, то есть воображаемые понятия могли определять действия тех, кто жил в это время.
Современные историки, как пишет М. Тодд, могут и не видеть в 1630-е гг. существования сплоченной арминианской группировки, но её видели кальвинисты в Кембриджском университете, обращая внимание, что в университете участились случаи антикальвинистских выступлений. Она также выявила, что кальвинисты-антиарминиане составляли в Кембридже чуть менее половины глав колледжей, что не давало им возможности решительно осудить выступления антикальвинистов. Вместе с тем, по её мнению, в Кембридже существовала и арминианская группа. Следовательно, как считает М. Тодд, в 1630-е гг. в церкви Англии всё же можно выявить существование противостоявших друг другу групп, называть ли их кальвинистами и арминианами, пуританами и «церемониалистами», контра-ремонстрантами и ремонстрантами, и эта характеристика явно точнее отражает положение в церкви, чем рассуждения о существовании кальвинистского «богословского консенсуса», «практической терпимости», о которых писали Н. Тайэк и П. Лейк
. Неудивительно, что Долгий парламент в качестве одной из первых мер принял решение о создании комиссии по расследованию религиозных злоупотреблений в университетах. Поэтому для М. Тодд ясны причины гражданской войны в Англии: противостоявшие в церкви в 1630-е гг. группировки стали в 1640-е гг. пуританами и роялистами.
К последней четверти XX в. усилилось стремление рассматривать события английской истории в общебританском контексте, которое в 1990-е гг. становилось всё более явственным, но этот подход только начал претворяться в исследования конкретно-исторических сюжетов. Одним из первых выражений этой тенденции стала опубликованная ещё в 1975 г. статья Дж. Покока «Британская история: оправдание для нового предмета исследований»
. Такой подход формировался во многом под впечатлением изучения истории Англии XVII в., поскольку без событий в Шотландии, а затем в Ирландии английской гражданской войны середины XVII в. могло и не быть. Само название «Английская гражданская война», по мнению сторонников такого подхода, не совсем точно, поскольку в 1640–1650-х гг. развернулся крупномасштабный конфликт, охвативший все Британские острова, и поэтому некоторые историки предпочитают говорить о «войне трех королевств», причем этот термин использовался в сочинениях, появлявшихся на гэльском языке в конце XVII в. Отражением этой тенденции стало и появление работы К. Рассела «Падение британских монархий» (1991)
. В эти годы события в трёх королевствах столкнулись друг с другом, по словам Д. Мак-Каллока, «как шары в биллиарде, причём попав после этого в лузы»
. Но всё это не значит, считает Д. Мак-Каллок, что «Британия» и «британскость» существовали как нечто осязаемое в XVII в. или, тем более, в XVI в. Д. Мак-Каллок ссылается на Линду Колли, которая в своей работе «Британцы» (1992) утверждает, что формирование британской нации происходило в «длинном XVIII веке» от 1707 г. (Акт о присоединении Шотландии к Англии и Уэльсу) и до 1815 г., когда, по её словам, происходило «изобретение британскости». Размышления о том, что такое «британскость», считает П. Коллинсон, в современной британской историографии стимулируются ещё и отношениями с Европейским Союзом, интеграцией в него, что вызвало, по его словам, «беспрецедентную неопределенность: и переворачивающие душу размышления о британском вопросе». В Великобритании происходит также деволюционная дезинтеграция в отношениях с Шотландией и Уэльсом (появление парламента в Шотландии I и парламентской ассамблеи в Уэльсе), что усиливает чувство исторического и этнического разнообразия, в результате чего проблематизируется сама идея единой британской идентичности и нации. Для многих англичан и американцев «Британия» и «Англия» всегда были фактически синонимами. Но Англия не имеет отдельного парламентского представительства, ни национального, ни регионального, и, по словам П. Коллинсона, впору задаваться вопросом: а что такое «английскость»?
.
