Свои нюансы в характеристику социальной базы пуританизма вносит также Р. Гривз. На его взгляд, «пуританизм имел семейную ориентацию» и был привлекательным для тех социальных групп и тех районов Англии, где семьи были крепкими, а поэтому пуритане имели поддержку в среде джентри, йоменов, средних слоев города и связанных с этими семьями слуг. Географически же позиции пуританизма были прочнее в районах пастбищного скотоводства, где жизненным центром была ферма. В тех районах, где центром жизни был манор, ещё были сильны традиции деревенского общинного уклада. Гривз считает, что пуританизм привлекал мелкое дворянство и средние слои своим пиетизмом, пропагандой грамотности, семейной ориентацией, а не как идеология, отражающая экономическое положение
.
Как считает П. Коллинсон, существует связь между так называемыми открытыми приходами — сельскими поселениями, расположенными в лесных, пастбищных районах, где в экономической жизни стало проявляться влияние развивающегося ремесла, и склонностью таких районов к восприятию пуританизма, поскольку здесь формировались, говоря языком М. Вебера, «сообщества по выбору». Наоборот, в манориальных поселениях, где основной отраслью занятий было зерновое хозяйство, среда располагала к тому, чтобы здесь преобладало влияние англиканской церкви. Этот подход разделяет Д. Андердаун. Но, наряду с такой тенденцией и предрасположенностью, как отмечает П. Коллинсон, существовала масса исключений. Внимание к деталям, усложняющим общее представление об анализируемом явлении, в целом весьма характерно для британских историков. По словам исследователя религиозной истории Англии XVI–XVII вв. Дж. Горинга, он убеждён, что «настоящая история состоит из деталей»
.
Р. Гривз охарактеризовал отношение пуритан к ростовщичеству. Даже в авторитетной для них женевской Библии комментарии угрожали ростовщикам Божьим наказанием. Лишь преемник Кальвина в Женеве Теодор Беза стал занимать более терпимую позицию в вопросе о ростовщичестве, считая, что можно давать ссуду ради блага других, если это не разорительно для должника. В повседневной экономической жизни в Англии ростовщичество допускалось — парламентский статут 1571 г. фактически допускал ростовщичество до 10%, реально в 1570–80-е гг. ростовщики обычно требовали 20%, обходя закон. Самым существенным пуританским трактатом на эту тему было сочинение Майлса Мосса «Обвинение и осуждение ростовщичества». Позиция автора видна уже из заглавия, но при этом он допускал взимание процентов лишь в том случае, если кредитор готов разделять «и прибыли, и потери должника». По данным Гривза, пуританский священник Уильям Фулк в своих высказываниях конца 1580-х гг., вероятно, был первым пуританином, не возражавшим против умеренных процентов в займах, хотя и с оговоркой, что займы нуждающимся должны быть беспроцентными
.
Связь пуританизма с явлениями социальной действительности в трудах британских историков выглядит скорее как взаимовлияние, а не односторонняя детерминация религии и идеологии какими-либо материальными факторами. Исследователи видят сложности в интерпретации влияния истории общества на историю идей. Социологические исследования на такие темы необходимы, но часто, но мнению Т. Рэбба, тем историкам, которые проводят анализ связи изменений в экономике с развитием науки и культуры, удается описать лишь социально-экономическую трансформацию общества, а генезис развивавшихся в это же время духовных феноменов на самом деле остается нераскрытым
.
Исследователи истории пуританизма предпринимали попытки понять взаимосвязь истории религии с изменениями в экономической жизни общества. Например, Д. Зарет выделяет социально-структурные, технические и культурные источники, способствовавшие появлению религиозного нонконформизма. Социально-структурные предпосылки заключаются в появлении и численном росте социальных групп, восприимчивых к критическим идеям в религиозной сфере. Коммерциализация аграрных сообществ создала в сельской местности такие же условия, в каких давно жили ремесленники и торговцы. Для них была характерна высокая степень экономической самостоятельности и практический склад мышления. Распространение новых экономических условий из городов в сельскую местность содействовало и Реформации, и росту пуританизма. Важнейшей технической предпосылкой было изобретение книгопечатания, а культурной — распространение критических и скептических идей. Для Зарета принципы пуританской теологии были «приобретательским индивидуализмом». Не трудно увидеть, что выявление этих предпосылок в определённой мере способно объяснить происхождение скорее Реформации в целом, чем прояснить причины появления именно пуританского движения
.
Скрупулёзность пуритан в быту, в их религиозности, но мнению Д. Зарета, имела образцом условия экономических договоров, повседневную жизнь средних и низших слоев общества, зачастую заботившихся, прежде всего, о выживании. Зарет обращает внимание на глубокое проникновение религиозных споров в общественную жизнь: бывали случаи, что из-за несогласия в религиозных убеждениях разрывались договоры между собственником земли и арендатором, а священников толкали к нонконформизму светские лица, ставшие более образованными, сидевшие на проповедях с Библией и делавшие заметки, побуждавшие самих пуританских пасторов к самосовершенствованию, отказу от напоминавших католицизм церемоний
.
Исследователи отмечали двойственность отношения пуритан к политике правительства — с одной стороны, оно характеризовалось стремлением укрепить роль Англии в мире, усиливало английский национализм, с другой — стимулировало критику и требовательность в отношении действий властей
.
М. Уолзер полемизировал с К. Марксом и его утверждениями о том, что репрессивное законодательство против бродяг в Англии XVI в. было направлено на подчинение социальных низов интересам капитала. Суть происходившего шире, утверждает Уолзер: это законодательство формировало личность, способную к самоконтролю и самоорганизации под влиянием требований времени. Часть этого процесса совершалась, конечно, и путем репрессий. Бродяги, разорявшиеся сельские жители, следовательно, попали под действие этих процессов, поскольку не были готовы стать «субъектами систематического самоконтроля» — жестокой иронии этих слов М. Уолзер, похоже, не чувствует. Он связывал распространение и укрепление пуританизма с признаваемым им подъёмом джентри и политическим укреплением палаты общин в XVI–XVII вв.
.
Уолзер высказывал также своё мнение о социальной опоре пуританизма. <В пуританизме, на его взгляд, всегда было что-то, характерное для простоты и прямоты сельского жителя. Это религия тех, кто недавно пришел в город, кому здесь нелегко, и дисциплина религиозной общины приучает их к новой жизни и стандартам поведения, укрепляет уверенность в себе
. Такие характеристики описывают, скорее, духовное состояние диссентеров и сектантов XVII–XVIII вв., чем пуритан XVI — начала XVII вв., хотя и раскрывают некоторые черты психологического облика представителей левого крыла пуританского движения.
Уолзер высказал и свое отношение к вопросу о связи пуританизма и либерализма: пуританизм был, по-видимому, одним из факторов, подготавливавших либерализм, но не был теоретическим вкладом в него. Пуритане, считавшие себя избранными, имели мало общего с терпимыми, уравновешенными либералами. Для полной победы либерализма и капитализма в западном обществе было необходимо как раз избавление от религиозного контроля и религиозных сомнений
.
