Имя — первое, что связало Карла с генеалогией и мифологией французского королевского дома. Во второй половине XII века наследникам Гуго Капета удалось соединиться с потомками Карла Великого. Плодом первого брака Филиппа II Августа — с Изабеллой (Елизаветой) д'Эно — стал будущий Людовик VIII, унаследовавший кровь Каролингов по обеим линиям — отцовской (через Адель Шампанскую, мать Филиппа Августа) и материнской (графы Фландрские, предки Изабеллы, тоже вели родословную от Карла Великого). С этого момента «французские хронисты могли радоваться тому, что в их короле соединились обе династии. Людовик [VIII] также стал первым капетингским наследником престола, не коронованным при жизни отца»
.
С «каролингизацией» правящей династии, очевидно, было связано и появление имени Карл среди членов королевской семьи. С учетом сказанного выше не очень удивительно, что до рождения Карла Анжуйского это имя не встречается среди французских принцев — потомков Гуго Капета. Единственным исключением может считаться внебрачный сын Филиппа Августа — Пьер Шарло, сделавший церковную карьеру. В его двойном имени, однако, второе, Шарло (Charlot) — уменьшительное от Карла (Charles); причины этого доподлинно неизвестны — возможно, король постеснялся называть бастарда полным именем великого императора. Учитывая непростые обстоятельства, в которых оказалась французская монархия в первые месяцы после смерти Людовика VIII, можно предположить, что королева Бланка намеренно дала младшему сыну имя, напоминавшее о Карле Великом, родством с которым гордилась династия. Вот почему и версия о том, что загадочный Этьен и Карл Анжуйский — одно и то же лицо, не кажется неправдоподобной: ребенку действительно могли сменить имя на более громкое, точнее, несшее актуальный политический смысл.
Лев и львица
Любопытно, что, насколько можно судить по сохранившимся сведениям
[34], старший и младший сыновья Людовика Льва — Людовик Святой и Карл Анжуйский — унаследовали черты характера отца в наибольшей мере, но в неодинаковых пропорциях. Людовик IX Святой был прежде всего королем-христианином, который смотрел на войну как на способ реализации христианского идеала, поэтому оправданной и благой для него была лишь война с врагами Христа — крестовый поход. Карл Анжуйский, напротив, оставался главным образом воином, для которого вера Христова и интересы церкви служили своего рода духовным обоснованием его военно-политической деятельности.
Что касается двух других сыновей Людовика VIII, доживших до взрослого возраста, то об их характерах мам известно заметно меньше. Гибель одного из них, Роберта д'Артуа, в 1250 году в безрассудной атаке на египетскую крепость Аль-Мансура во время крестового похода, организованного Людовиком IX, позволяет предположить, что он обладал воинственным пылом Людовика Льва, но не имел должной рассудительности. Другой брат, Альфонс де Пуатье, впоследствии граф Тулузский, тоже участвовал в крестовых походах, но получил известность скорее благодаря несколько деспотичному, однако умелому и благоразумному правлению в графстве Тулузском. Эти земли, доставшиеся ему в результате династического брака, тогда были разорены войной с еретиками и тяжело привыкали к власти культурно и политически чуждой местному населению династии Капетингов.
Эти четыре брата и сестра Изабелла
[35], а также еще шестеро сыновей (если не считать упомянутого выше загадочного Этьена) и две дочери, умершие в раннем возрасте, были плодами брака Людовика VIII и Бланки Кастильской, заключенного 23 мая 1200 года. Жених и невеста в тот момент были еще детьми — обоим исполнилось 12 лет, их первый ребенок появился на свет лишь пять лет спустя. Брак, как и полагалось в королевских семьях, имел политическое значение: он должен был послужить упрочению отношений Французского королевства не только с Кастилией, чьим королем был отец невесты, но и с Англией. Ведь по матери, Элеоноре Английской, Бланка происходила из династии Плантагенетов
[36]. Однако надежды последних не оправдались. Как отмечает современный историк, юная принцесса «очень скоро полностью встала на сторону своего мужа и всю жизнь благодаря своей энергичной натуре была ему надежной опорой»
.
«Энергичная» — очень сдержанная и недостаточная характеристика этой женщины. Если ее мужа называли Львом, то ей вполне подошло бы прозвище Львица — причем не только в значении «супруга Льва». Бланка была очень сильной натурой, ее регентство при малолетнем (а затем уже и вполне взрослом) Людовике IX доказало это. Не стоит забывать, что Бланка жила в эпоху, когда даже в королевских семьях женщина «была ничем… ничем кроме объекта, кроме лица и тела, образа из мечты, который потом неизбежно разбивался о грубую реальность, чтобы занять в ней свое место — не более чем первой из служанок, обреченной на одну беременность за другой и раннюю смерть. Королева в силу положения своего супруга, регентша на время несовершеннолетия сына, сама по себе — ничто… Просто женщина, а значит — ничего особенного, даже если эта женщина пыла дочерью короля…»
Бланка Кастильская сумела доказать, что бывает и по-другому.
Чтобы понять, насколько нелегко ей пришлось сразу после смерти мужа, вернемся в хмурую осень 1226 года, когда трон Франции занял король-мальчик. Известно, что 3 ноября умирающий Людовик VIII в присутствии ведущих баронов и прелатов, находившихся при его войске, велел им принести клятву верности его сыну и как можно скорее провести коронацию нового государя. Судя по всему, конкретного распоряжения относительно регентства при малолетнем короле его отец не отдал, тем более что и достаточной правовой базы для такого института во Французском королевстве в тот момент не существовало. Жак Ле Гофф в своей биографии Людовика Святого на основании анализа сохранившихся документов 1226–1227 годов утверждает, что группа вельмож и церковных иерархов в первые месяцы после смерти Людовика VIII сделала ставку па вдовствующую королеву. Эти люди рассчитывали сделать Бланку своей марионеткой и править, прикрываясь именами юного короля и его матери. Однако королева в этом отношении не оправдала надежд: «Она полностью посвятила себя защите интересов… короля-отрока и вместе с тем делу сохранения и упрочения французской монархии. Она взяла в свои руки бразды правления, которые “правительственная команда*' вверила ей па время несовершеннолетия Людовика, и уже не выпускала их»
.
