– Шурка, не уезжай! – вдруг горячо сказал Новиков. – Оставайся. Оставайся со мной! Я же люблю тебя, я никогда не причиню тебе боль. Оставайся, пожалуйста!
Она передернула плечами, отстранилась, вглядываясь в его опрокинутое от нежности лицо.
– Все не так просто. Там – вся моя жизнь, мой дом, моя работа… Мне нужно ехать послезавтра, максимум – через два дня.
– Но ты же ненавидишь ту жизнь…
– А отсюда я сбежала, потому что эту жизнь ненавидела. – Она помолчала, потом спросила резко: – Почему я? Почему не ты? Почему бы тебе не бросить тут все и не уехать со мной? Санаторий ведь все равно закрывают.
– Это еще неизвестно, – покачал головой Андрей, выпустил ее и отвернулся.
Саша несколько секунд просто смотрела в его широкую, такую надежную спину, потом, словно между делом, заметила:
– Моя мать считает, что это ты инициировал все это дело с комиссией, чтобы под шумок занять место отца.
Новиков быстро обернулся и пристально взглянул на нее:
– А ты как считаешь?
– Я не знаю, – она пожала плечами, отводя взгляд.
– Правда? А мне кажется, ты знаешь… – настойчиво проговорил он.
Затем снова подошел ближе, взял ее за плечи и слегка встряхнул, горячо шепча в ухо:
– Саша, Сашенька, Шурка моя… Ну, возьми хотя бы отпуск, останься на месяц, ну, хоть на пару недель! Нам нужно разобраться во всем, побыть вместе, хоть немного. Ведь ты сейчас уедешь – и снова все кончится.
– Я… я не могу… – шептала она в ответ, плавясь под уверенными горячими движениями его ладоней. – Я правда не могу… Не дави на меня, я…
Андрей прижался лбом к ее лбу, перевел дыхание и устало прикрыл глаза.
9
Воронцов проснулся от шума.
Он забылся сном только под утро – всю ночь лежал в пустой комнате, перебирая воспоминания юности.
Затем усилием воли заставил себя прекратить бабьи сетования и пустые рефлексии. Кому они нужны?! Каким бы он ни был, сколько ошибок бы ни наделал, сейчас уже ничего не поправишь. Он прожил жизнь так, как прожил, и дети его выросли такими, какими выросли.
Оставалось лишь принять все, что произошло, к сведению и как-то жить дальше.
Он убедился, что подвижность почти вернулась.
Когда за окном забрезжил серый рассвет, Алексей Михайлович уже мог шевелить и руками, и ногами. Вот только подняться с постели пока не было сил.
Ничего, это дело наживное. Главное – мозги в порядке, а на ноги он еще встанет!
Он уснул в каком-то даже приподнятом расположении духа и вот теперь резко вынырнул из глубокого, похожего на обморок сна от грохота. Поначалу Алексей Михайлович подумал, что снова бушует гроза. И только через несколько секунд сообразил, что кто-то нетерпеливо колотит во входную дверь.
Было, должно быть, еще рано, в доме царила сонная тишина, и лишь этот стук грохотал так, что на террасе дребезжали стекла в окнах.
Постепенно домочадцы просыпались. Кто-то сбежал по лестнице, прошел к двери, а затем торопливо повернул обратно. Послышались тяжелые шаги Лидии, охая, она грузно спускалась по ступенькам, бормоча:
– Иду, иду! Господи, что за нетерпение?
На полдороге ее перехватили. Воронцов уловил быстрый напряженный голос Макса:
– Мама, не впускай его! Не впускай, слышишь?
– А кто это? Ничего не понимаю.
– Мамик, и не надо ничего понимать. Просто скажи ему, что меня тут нет. Скажи: уехал вчера, ясно?
– Но почему?.. Максюша, что ему от тебя надо?
– Ма-аам, – простонал Макс, – ты можешь просто сделать, как я прошу? Я потом все объясню!
Лидия Сергеевна двинулась к входной двери, а Макс вдруг ворвался в комнату отца, быстро взглянул на кровать, где лежал Алексей Михайлович (как считал Макс, все еще в бессознательном состоянии), прикрыл за собой дверь и приложился к ней ухом.
– Я же вам говорю, любезный, его здесь нет, – доносился из-за двери раздраженный голос Лидии. – Уехал… Что?! Да как вы?..
Грохнула дверь, и Лидия Сергеевна истошно за-орала:
– Ника! Саша! Скорее, звоните в санаторий! Пусть Андрей пришлет охранника! Скорее!
Кто-то, видимо, попросту отодвинул заходящуюся криком хозяйку плечом и прогрохотал ботинками по дому, открывая по очереди все двери и с треском их захлопывая.
А затем этот некто дернул дверь, к которой прижимался Макс, и ввалился в комнату.
Чуть приоткрыв глаза, Воронцов разглядел здоровенного плечистого амбала с круглой и гладкой, как бильярдный шар, головой. Тот уставился на Макса и нехорошо усмехнулся:
– Уехал, значит, да? Я что же – совсем дебил, тачку во дворе не узнаю?
– Олег, в чем дело? – пытался еще хорохориться Макс. – Я же с вами говорил вчера…
– Ты, сука, вообще много говоришь. Язык как помело! – гаркнул неизвестный и, в один шаг преодолев расстояние между ними, сгреб Макса за грудки. – А толку никакого. Ты когда мне заплатишь, падла? Я же два раза повторять не буду, я тебя на – куски порву…
– Олег, ну вы же знаете, что я не брал никаких медикаментов, – плаксиво затараторил Макс, неловко пытаясь вывернуться из железной хватки. – Я просто потерял эти гребаные накладные, я виноват, я готов все возместить… Но мне нужно время…
– А мне какая забота, брал ты их или нет? – не унимался амбал. – Бумага есть? Нет бумаги! А нет бумаги – нет и разговора.
Он встряхнул Макса, как беспомощного котенка, и чувствительно приложил того затылком о стену.
– Послезавтра – мое последнее слово. Не будет – денег…
Воронцов едва зубами не заскрипел от собственной беспомощности. Лежать тут бревном и наблюдать, как какой-то отморозок трясет его сына…
Выходит, Макс, идиот этакий, опять впутался в какую-то историю! И ведь устроил же его в самое тихое, мирное место – развозить медикаменты по аптекам, что может быть проще? Нет, и тут умудрился наломать дров, болван!..
Но, как бы там ни было, не позволять же какому-то хмырю родного сына молотить?!
А что он может сделать? Чем помочь?
Алексей Михайлович попытался податься вперед, сесть на кровати, но организм был еще слишком слаб. Он смог лишь немного оторвать спину от подушки и тут же рухнул обратно.
Макс и его недоброжелатель даже не заметили неудачный маневр старика.
В комнату ворвалась запыхавшаяся Лидия Сергеевна. Щеки ее, налившиеся свекольным цветом, гневно подрагивали.
– Что вы делаете? – закричала она. – Немедленно отпустите моего сына! Я уже вызвала охрану, сейчас…
– Ладно, мамаша, спокойно, – выплюнул сквозь зубы бандит, в последний раз приложил Макса о стену и выпустил, примирительно подняв руки.
