Чарли густо покраснела и растерянно огляделась, не зная, как относиться к шутливым заигрываниям слегка подвыпившего суперинтенданта.
– Она замужем, сэр, – вмешалась Хелен. – По крайней мере, почти.
– Слышал, она до сих пор живет в грехе, так что шанс у меня еще должен оставаться, – ничуть не смутившись, заявил Уиттакер.
– Сэр, я бы поискала в другом месте. В море рыбы много.
– Жаль. Что ж, надо уметь проигрывать. – Он задержал взгляд на молодой и симпатичной Макэндрю.
– В крайнем случае, если уж сильно прижмет, я всегда рад оказать услугу, – подал голос Марк.
Хелен и все остальные рассмеялись, но Уиттакер шутку не принял – его интересовали исключительно женщины.
– Спасибо, обойдусь. Прошу прощения…
Он отправился дальше, доставать других. Разговор возобновился. Констебль Сандерсон спрашивал у всех, где они собираются проводить Рождество. Хелен решила, что пора уходить.
Оказывается – и это стало для нее сюрпризом, – она просидела в пабе больше часа. И, как выяснилось, с пользой – по крайней мере отвлеклась, дала передышку мозгу. Но теперь, по пути в участок, мысли снова сосредоточились на расследовании. Прежде всего она собиралась проверить еще один след. Откуда у похитительницы бензодиазепин? Не приведет ли ниточка к убийце?
Вернувшись в пустой оперативный штаб, Хелен занялась тем, чем занималась все последние дни, – поисками той, которая не желала, чтобы ее поймали.
Глава 31
Ее трясло от ярости. Хотелось выть, кричать до разрыва легких. Последние несколько дней она жила в страхе, не понимая, что происходит. Но хуже всего было то, что мать перестала разговаривать с Анной.
Когда Элла надела ей на голову пакет, Анна испугалась, что задохнется. Повернуть голову она не могла, и ее ждала медленная мучительная смерть. К счастью, пакет был сделан из какого-то натурального материала и сидел на голове не слишком плотно, так что пропускал воздух. Анна поняла, что получила отсрочку, и прислушалась. Что все это значит? Ограбление? Или ее мать убивают? Но вокруг стояла тишина. Лишь позже ушей Анны коснулся стук двери и лязг опускаемой решетки. Неужели Элла ушла? Или это мать? «Господи Боже, не оставляй меня», – взмолилась Анна. Но никто не отозвался на ее молитву, и она продолжала мучиться неизвестностью – одинокий ребенок в кромешной темноте. Так прошел не один час. Потом глаза Анны резанул слепящий свет – с ее головы стащили пакет. Анна зажмурилась. Затем постепенно приоткрыла глаза. Пока она сидела с мешком на голове, воображение рисовало ей самые жуткие картины: квартира перевернута вверх дном, мать убита, – но нет, все вещи оставались на своих местах, все вроде бы выглядело нормально. Ничего не пропало, ничего не сломано, и в комнате снова они с матерью. Анна обрадовалась: сейчас Мари все ей объяснит: мол, сумасшедшая гостья украла какие-то вещи и ушла, и они снова в безопасности. Но Мари молчала. Анна пыхтела и вздыхала, требуя к себе внимания, отчаянно ловила взгляд матери, но та не поворачивала к ней головы. Почему? Что случилось? Ей что, противно смотреть на собственную дочь?
Анна заплакала. В конце концов, ей было всего четырнадцать лет. Но мать не бросилась к ней и не попыталась утешить. Хуже того, она поднялась и вышла из комнаты. За три или даже четыре дня, миновавших после визита Эллы, мать не обратилась к ней ни с единым словом. Она читала ей, водила в туалет, укладывала спать, но они не разговаривали. Никогда еще девочка не чувствовала себя такой покинутой. Анна всегда сознавала, что для матери она – тяжкое бремя, и оттого любила мать еще больше – за терпение, доброту и нежность. Но теперь любовь оборачивалась ненавистью. И эта ненависть достигала такой же силы, какая прежде была у любви. Анна ненавидела Мари за жестокость. Голода как такового она больше не чувствовала, только сводило спазмами желудок и кружилась голова. В пересохшем рту ощущался привкус крови. Но мать не давала ей есть. Почему? И почему-то не ела сама… Что, черт возьми, происходит? В коридоре послышался шум. Стук удара… Вскрик. Плач матери. Мари снова появилась в комнате.
Растрепанная, с безумными глазами, она, не взглянув на Анну, прошла мимо нее и потянула за ручку окна. Окна в их доме-башне не распахивались настежь, а открывались только сверху, и то ненамного. Выброситься из такого окна невозможно – что, учитывая отчаянное положение населявших дом жильцов, было весьма предусмотрительно, – но проветривать помещение конструкция окон нисколько не мешала. Мари закричала, призывая на помощь. Только сейчас Анна поняла, в чем дело. Они – пленницы. Вот почему молчала мать. Элла заперла их. Они в западне. Потому-то мать и кричала по ночам. Надеялась, что ее услышит кто-то из прохожих. Услышит и спасет. Но Анна по собственному опыту знала, что на доброту чужаков рассчитывать не приходится. Когда обессиленная Мари упала в отчаянии на пол, девочка окончательно поняла, что они похоронены в собственном доме.
Глава 32
Может, праздник не устраивать? Сара обратилась с этим вопросом к Питеру, вернувшемуся домой из больницы. Она не стала спрашивать, как он себя чувствует: и так видела, что он, пусть медленно, но приходит в себя, – и не заводила разговоров о случившемся несчастье. Они оба избегали этой темы. Но Сара хотела знать, как быть с Рождеством. Собирать ли, как всегда, многочисленную родню? Или честно признать, что они переживают не лучшие времена и оснований для радости нет?
В конце концов они решили: пусть все будет, как обычно. Видеть друзей и родственников Питеру совсем не хотелось. Выслушивать сочувственные причитания и читать в глазах немые вопросы? Но перспектива провести Рождество наедине с Сарой пугала еще больше. Стоило ему хотя бы ненадолго остаться одному, как в памяти оживали страшные воспоминания. Требовалось отвлечься хоть на что-то, желательно на что-то хорошее. Если хорошее означает лицемерие, скуку и хлопоты, – что ж, так тому и быть.
Поначалу он едва не возненавидел жену. Сара пребывала в состоянии полнейшей растерянности. Что делать, как вести себя с мужем-убийцей? Понятия не имея о том, что он пережил, она суетилась без толку, хваталась то за одно, то за другое, стараясь показать, что заботится о нем. Но шли дни, и до Питера понемногу дошло, что он любит ее именно за эти неуклюжие проявления доброты. И, конечно, за то, что она определенно не винила его в случившемся. Узнав, что Сара не стала покупать хлопушки, он улыбнулся. Она лишь догадывалась, что произошло в той проклятой яме, но сердцем поняла, что вряд ли мужу доставят удовольствие оглушительно громкие хлопки. За все это Питер испытывал к Саре огромную благодарность.
Гости, как обычно, нагрянули веселой шумной толпой. Не обратив ни малейшего внимания на охранявших вход полицейских в форме, они ввалились в дом, излучая оптимизм, бодрость духа и хорошее настроение. По рукам пошли бутылки, как будто все дружно решили, что главное – поскорее напиться. Подарки извлекались один за другим, словно прибывали по конвейеру и малейшая задержка могла стать роковой. Пакеты и коробки громоздились друг на друга: выросшая куча угрожала заполнить весь дом.
