Взгляд и тон убийцы был беспричинно требовательным. Феня сосредоточила все свое внимание на точке между бровями Кокарева, молча рассматривая ее минуту за минутой. Это был старенький такой приемчик дестабилизации, который тут же сработал. Олег заерзал и отвел глаза.
– Надеется, что от пожизненного отбоярится! – Хмыкнул Хвостов и крикнул в сторону коридора: – Димон, уведи отсюда обвиняемого.
Кокарева увели.
– Почему вы не едете с ОМОНом к шантажисту? Разве это правильно – покупать улики? А что, если я не отдам вам эту запись? Потеряю или просто не захочу, потому что на ней – я.
Хвостов самодовольно хмыкнул.
– Мне запись вообще не нужна. Без нее у меня дело закрыто, а с ней – у меня новое дело. И будет ли оно раскрыто – большой вопрос. Оно мне надо? С другой стороны – впереди суд. Если я откажу Кокареву в его просьбе раздобыть пленку, то адвокат начнет строчить на меня жалобы, и все такое. Высока вероятность, что впоследствии я получу выволочку от начальства. Потом – от жены, так как не принес премии, и меня не повысили. А если вы пленку потеряете – какой с вас спрос?..
Феня сухо попрощалась с ним. Она чувствовала на себе презрительный взгляд капитана – а за что ее презирала эта игуана?
Общение с Хвостовым оставило неприятный осадок. Хотелось как-то развеяться, а лучшим способом всегда была работа.
Феня отправилась в «Юдифь». На своем столе обнаружила отчеты о наблюдениях. Просмотрев их, отметила, что материалы достаточно содержательны – агенты исполняли обязанности дотошно. Она проверила выводы и рекомендации клиентам, нашла несколько ошибок.
Затем собрала агентов – двоих девушек и парня, чтобы разобрать с ними рабочие ситуации.
– Давайте еще раз все проговорим, – предложила советник в конце встречи, – если ваша клиентка выбрала в качестве объекта мужчину, который уже трижды был женат, то вы должны ей объяснить все осложнения. Надо рассказать, что жены будут названивать, дети – приходить, требовать от папаши внимания. А еще он станет платить алименты! Пусть она примет правильное решение – нужен ли ей такой жених. Наша задача – не выдать даму замуж и получить за это деньги. Наша задача – сделать ее счастливой. Счастливый клиент приведет к нам других клиентов, а несчастливый – испортит репутацию агентства.
После совещания Феня заглянула к Наташке.
– Так это правда!.. – Воскликнула Наталья, едва увидев ее, – что тот мужчина – высокий блондин, стройный и голубоглазый! Мне Варька рассказала.
– Не может быть! – Паясничала Феня.
– Но я думала, что ты шутишь!
– Некоторым вообще лучше не думать.
– Ну, расскажи же что-нибудь эдакое о нем! Как же он вот так – раненый и без пальто на улице оказался?
Феня только махнула рукой – откуда же ей знать, коль память у него отшибло. Видя такую реакцию, Наталья пригорюнилась.
– Варька где? – Спросила Феня.
– У тебя. Сказала, что надо помочь твоему найденышу. Он есть хочет, а не умеет готовить.
Феня подскочила.
– Наташ, мы же договорились Варьку к тебе переселить! Мы о нем ничего не знаем! Звони дочери, пусть домой шурует, а я сама этого красавчика накормлю.
– Ты серьезно? Но Варька сказала, что он нормальный.
Феня хмыкнула: подростки называли «нормальным» все, что казалось им приемлемым в тех или иных ситуациях, а вот Феня считала, что «нормальный» означает «в пределах допустимого», что подразумевает градацию от одной крайности до другой.
Посчитав, что ответ очевиден, Феня выскочила из кабинета.
Через пятнадцать минут она вошла в свою квартиру. Варя и Богдан сидели за столом на кухне, распивая чаи. Гость угощался плюшками, Варя – ничем. Они смеялись. Увидев Феню, он вскочил с места и достал для нее чашку, а девочка налила чай.
Мир спустился в Фенину душу – впервые за последние несколько дней.
С обидой взаперти
Около одиннадцати вечера запиликал домофон. Женский голос в трубке попросил разрешения подняться. Феня заколебалась – мало ли чем торгует эта дама?..
– Я мама Насти Чертковой, она в больнице.
И, конечно же, Феня открыла.
Мама Насти напоминала идеальную школьную учительницу 70-х годов прошлого века: сложноуложенные тусклые волосы, морщинки, макияж с голубыми тенями и морковной помадой плюс платье в клеточку. Ее звали Любовь Петровна, она выглядела растерянной, что тут же вызвало в душе Фени желание помочь. Для начала она предложила чай.
– Понимаете, я не знаю, что мне делать с дочкой, – говорила Любовь Петровна, пока Феня кипятила воду и доставала чашки. – Настя всегда была самостоятельной, я ее не баловала. Она знала, что надо отвечать за свою жизнь, ведь Бог все видит!
Феня покосилась на «учительницу» и только тут заметила на клетчатой груди распластанный широкий крест. Он хорошо сочетался с чувством вины, которое возникает в душе изнасилованной девушки, которая не решается пожаловаться на обидчиков матери.
– Она бы такого никогда не сделала! – Уверенно заявила Любовь Петровна.
– Настя пыталась покончить с собой?
– Нет! Это был несчастный случай! Просто порезалась! Настя почему-то стала странная в последнее время, видно у нее дрожали руки. Потому и…
Она сделала такой жест пальцем правой руки вдоль своего левого запястья, что можно было не сомневаться – Настя качественно попыталась вскрыть себе вены.
– А вы в курсе того, что с Настей случилось?
– Ну, она сказала, что какие-то мальчики вроде обидели ее, но…
– Вы не верите?
– С хорошими девочками такого не происходит, а моя Настя – хорошая!
Потрясенная Феня молчала: тетка точно знала, что случилось с ее дочерью, но упорно делала вид, будто не случилось ничего.
– Настя сказала мне, что вы можете ей помочь.
– Настя знает, чем я могу помочь?
– Да, она сказала, что вы знаете.
Феня поставила чашки на стол, налила чай, подвинула сахар. Любовь Петровна все это время молчала. Наконец, она произнесла, словно через силу:
– Скажите, сколько это может стоить?
Жалость к ней вдруг растворилась в душе Фени. Она знала этот тип людей – они до последнего момента делают вид, будто ничего не происходит, но не от жестокости, а из нежелания платить деньги. Ведь все в мире упирается в деньги, а их так не хватает! Теперь мама изнасилованной девушки взвешивала – стоит ли тратиться на спокойствие дочери? Дочь, конечно, переживает, но как же не хочется обращать ее эмоции в купюры!
– Денег не надо. Я подумаю, что можно сделать.
Любовь Петровна ушла уже через несколько минут. В дверях она остановилась, обернулась к Фене. Хотела спросить: неужели моя дочь на самом деле хотела убить себя? Но испугалась, что правда доставит ей дискомфорт, разорит, сунет носом в реальность, против которой не заслонишься крестиком на груди.
