Волосы на пуле. Казалось бы, что здесь удивительного? В общем-то, не столь уж редкая находка, с которой встречаются эксперты и криминалисты при огнестрельных повреждениях в тех случаях, когда заряд проходит через зимнюю одежду, допустим полушубок или шапку. И у Константинова тоже головной убор из каракуля оказался простреленным насквозь. Вроде бы, все ясно. Однако, опытный глаз Федоровцева уловил едва уловимую разницу в цвете и толщине фрагментов волос, впрессованных в металл. Их было немного — всего четыре, все он изъял кончиком препаровальной иглы, заключил в глицерин и направил в биологическую лабораторию. Здесь судмедэкспертам-биологам предстояло определить видовую принадлежность этой находки.
Прошло еще два дня. К тому времени расследование обстоятельств гибели Константинова не продвинулось вперед ни на шаг. Следователь и криминалисты, опросив охотников, составили подробнейший план места происшествия, путем визирования определили возможное направление выстрелов из каждого ружья. Придраться было не к чему: егерь Скворцов всех расставил профессионально, со знанием дела. При таком расположении номеров неосторожный выстрел почти полностью исключался. Однако, на всякий случай, все ружья и патроны у охотников изъяли, ведь была еще и пуля, найденная при вскрытии. Предстояла серия длительных и трудоемких баллистических экспертиз (возможно и безуспешных из-за деформации пули) для определения ружья, из которого был произведен роковой выстрел.
Утром третьего дня в кабинет Фридмана вбежал Федоровцев. — От обычной невозмутимости и спокойствия Андрея не осталось и следа, — произнес мой собеседник. — Оказалось, только что ему принесли заключение биологов. Впрочем, вот оно, из нашего архива. В нем всего несколько строк, но каких строк!
Читаю акт судебно-биологического исследования: «Один волос, изъятый с пули, толстый, темно-коричневого цвета принадлежит животному — кабану. Остальные три волоса принадлежат овце и имеют достоверные признаки сходства с образцами волос, изъятых с околыша шапки потерпевшего Константинова».
— Рикошет! — вырвалось у меня.
— Да, то был рикошет, — подтвердил мою догадку Лев Михайлович. — Пуля, летевшая под углом, ударила в мчащегося кабана и, отразившись с громадной скоростью, срикошетировала в сторону, смертельно ранив Константинова. Так один — единственный волос с туловища секача, оставшийся в толще деформированного «Жакана», помог нам найти ключ к разгадке всей этой истории.
Замечу, что неугомонный Федоровцев, даже получив заключение биологов, не счел экспертизу законченной. Ему потребовались образцы волос кабана, для сравнения с тем — единственным. Он, по словам Льва Михайловича, уже готов был бежать в горьковский магазин «Охотник», где висела в качестве предмета интерьера голова кабана, как тут следователь привез пучок щетины, обнаруженный при повторном осмотре места происшествия. Ее и использовал эксперт для окончательного сравнительного исследования.
Фридман предполагал, что пуля срикошетировала либо от головы животного, либо от его корпуса. Опытный охотник рассказал ему, что к зиме у самцов-секачей кожа на шее и боках утолщается до трех сантиметров, создавая так называемый калган — прочный естественный панцирь.
Прошло не менее двух часов с момента начала нашего разговора. За это время лишь единственный телефонный звонок прервал беседу: из райотдела милиции интересовались результатами недавней экспертизы. Внезапно Лев Михайлович сказал:
— Да, не будь того волоса на пуле, кто знает, как повернулось бы дело. Все, вероятно, свелось бы к неосторожному убийству, и Скворцову, в общем безусловно профессиональному егерю, пришлось бы пережить немало тревожных минут. Но и Андрей силен — ведь это второй случай, когда по единственному волосу ему удается докопаться до истины. Ты знаешь, о каком случае я говорю?
— Конечно, наслышан и о той экспертизе. Но скажи, Лёва, почему именно ему — Федоровцеву, а не иному врачу достаются, как в лотерее, подобные находки?
— Насчет лотереи ты, конечно, зря. — Фридман помолчал и после паузы произнес: — Другой эксперт с тем волосом ничего и поделать бы не смог, не тот уровень знаний. Так что все — справедливо.
— Итак, о том другом волосе, — произнес Фридман. — Это произошло в деревне Голибино нашей области. Двое заезжих преступников, польстившись на редкие иконы XVII века, решили ограбить некую Снегиреву — одинокую тихую старушку. Поздним вечером они ворвались в дом, однако встретили активное сопротивление хозяйки. Оглушив ее, забрали иконы и скрылись. Утром следующего дня в судорожно сжатой руке женщины врач участковой больницы заметил прядь светлых волос, которую передал следователю. Они попали в лабораторию Федоровцева, где из нескольких десятков для исследования оказался пригодным лишь один волос, сохранивший свой корень с оболочками и стержень. Вначале Андрей определил групповую и половую (мужской пол) принадлежность волоса. Все, что делали до него, он совершил. Теперь же, уловив опытным натренированным глазом незначительные изменения в клетках, решил смоделировать ориентировочный портрет незнакомца, на основании выявленных генетических отклонений. После нескольких дней кропотливой работы, Федоровцев устанавливает наличие у преступника редкого наследственного заболевания. Оно проявляется не только изменениями в ядрах клеток, но и характерными особенностями его внешнего облика, психического и физического развития. Предполагаемые черты неизвестного Андрей сообщил следователю. Вот его краткое описание: высокий рост и астеническое телосложение, то есть узкоплечий человек с длинными руками и ногами. Очень светлые волосы на голове, часто варикозное расширение вен на ногах. Некоторое снижение интеллекта, граничащее с умственной отсталостью, наконец, что особенно важно — повышенная агрессивность.
В конце концов уголовным розыском было задержано несколько высоких мужчин со светлым цветом волос и третьей группой крови. Осмотрев всех и исследовав их волосы и кровь, Андрей безошибочно указал на основного подозреваемого, который и оказался разыскиваемым грабителем. Замечу, — заканчивает Фридман, — что, отталкиваясь от выявленной генетической аномалии клеток в одном единственном волосе, судмедэксперт «нарисовал портрет», который до сего времени в отечественной, да, пожалуй, и мировой следственной практике создавали лишь свидетели и очевидцы.
Так получилось, что в круг длинной, за полночь, беседы с Львом Михайловичем оказались вовлеченными и экспертизы, сработанные Федоровцевым. Я не напрасно употребил это надежное русское слово — сработанные, ибо за ними и основательность, и труд, и полет мысли, и воображение, которые отличают любого исследователя, каким бы научным поиском он ни занимался.
Наш выдающийся писатель К. Г. Паустовский как-то сказал, что люди, работающие в любых областях, делятся на три категории: тех, кто уже своей профессии, кто точно входит в ее рамки и тех, кто значительно шире своей профессии. Мне кажется, что заключительная часть этого мудрого высказывания может быть отнесена и к моим друзьям-экспертам.
Я припомнил Льву Михайловичу одну из первых его научных статей. В том случае «виновником» происшедшего невольно явилась охотничья собака, которая, вылезая из лодки, наступила лапой на взведенный спусковой крючок ружья. Последовавшим выстрелом был смертельно ранен ее хозяин. Есть в концовке той статьи и такие слова: «Среди большого количества несчастных случаев, с которыми приходится сталкиваться судебному медику, известное число приходится на случаи с охотничьим оружием… Если бы событие произошло только в присутствии одного свидетеля, который сам мог не знать истинной причины выстрела, на него самого почти наверняка пало бы тяжкое подозрение в убийстве. Только наличие сравнительно большого числа объективных и добросовестных свидетелей позволило следствию в короткий срок выяснить причину выстрела, квалифицировать событие как несчастный случай, и возбужденное дело дальнейшим производством прекратить».
