Предварительный ответ оказался таким, как и следовало ожидать: якутские алмазы.
Он перелистывал страницу за страницей. Просматривал показания свидетелей, разглядывал фототаблицы, читал заключения экспертиз. По мере того как левая половина внушительного тома увеличивалась, а правая становилась тоньше, у него складывались свои соображения (версии, как называют их следователи). Их он набрасывал четким аккуратным почерком на листе бумаги.
Михаил Соломонович относил себя к несерьезным курильщикам: не более четырех-пяти сигарет в день — утром, после обеда, где-то к концу дня и вечером, перед сном. Сейчас в пепельнице скопилось уже семь окурков «Явы», что превышало все допустимые нормы. Он глянул на пепельницу, мысленно упрекнул себя за безволие, и спрятал сигареты в ящик стола, подальше с глаз.
Сейчас, в июле, причина гибели неизвестной вырисовывалась более четко, чем весной, когда был обнаружен труп. Если тогда это представлялось убийством только по личным мотивам (женщина была беременна), теперь на трагедию падал отблеск якутских алмазов. Обнаружение тела в отдаленном от дорог пионерском лагере свидетельствовало, что преступники (или, по крайней мере, один из них) уже бывали здесь. Вряд ли кто-то мог заехать случайно в столь отдаленное место.
Бердичевский отметил тщательность проверки людей на московском заводе «Стройдеталь», проведенной Белозерской прокуратурой и милицией. Однако это не исключало возможности, что кто-то из заводских или лиц, имевших отношение к «Стройдетали», ускользнул от глаз следствия, остался незамеченным. Работу в этом направлении надо продолжать.
В общих чертах Михаил Соломонович знал о результатах поездки Тропникова в Ильичевск. Теперь, прочитав показания Ставрати и Гнатюка, которые привез следователь, он отметил его возросший профессионализм, с удовлетворением прикинув, что проверка алиби Боченкова проведена без ущерба для репутации инженера.
Минимальное количество следов в машине свидетельствовало, что убийство совершено не в «Жигулях», а в каком-то другом месте. На него можно выйти лишь после установления личности Жигулевой. И предпосылки к этому, пусть и относительные, уже имеются.
Бердичевский встал и прошелся по комнате, взглянул на часы. Тропникову пора бы дать знать о себе. Но телефон молчал. Бросив взгляд на изумрудную траву за окном, он с грустью подумал, что этим летом ему лишь однажды удалось вырваться за город. Вот если убийство удастся раскрыть, тогда… Усилием воли он отбросил приятные, но мешающие думать мечты об отдыхе.
Предстояло проанализировать и линию Казаряна. Бердичевский подметил, что пока машина почти четыре месяца находилась в лесу, потом с неделю в МУРе, преступники не интересовались особой Артура Христофоровича. Но стоило темно-синим «Жигулям» вернуться к хозяину, как посыпались таинственные записки, начались телефонные звонки с угрозами. С какой целью от Казаряна столь настойчиво требовали продать «Жигули», еще предстояло выяснить.
Машина, проданная Казаряном, тут же исчезла. Исчезла внезапно и стремительно вместе с красным «Москвичом», почти на виду у нарядов милиции и постов ГАИ. Провалились под землю? Какая-то мистика получается. Тут возможны два варианта: либо машины скрылись, несмотря на все заслоны, либо спрятаны где-то в Химках или неподалеку от них. И спрятаны основательно, иначе бы розыск уже дал результаты.
После обнаружения в квартире инженера Багрянского мешочка с таинственными камешками, последующего нападения на Ларионова стало ясно, что необходимо срочно выяснить взаимоотношения между хозяином квартиры и ее неизвестными посетителями. Кстати, Казарян рассказал (в деле есть его показания), что он, трижды, с момента отъезда Багрянского входил в квартиру инженера. Два раза зимой и один раз в мае, точнее, 2-го мая, когда шел финальный матч на Кубок России по футболу. Его телевизор внезапно сломался, вот он и воспользовался квартирой соседа. Пробыл там больше двух часов, но ничего существенного не заметил. Для разгадки тайны квартиры хозяина, с учетом появления алмазов под ванной, поездка Корначева может иметь решающее значение.
Он дочитал последние листы второго тома. Не выдержав, открыл ящик стола, достал внеплановую сигарету. Не надо быть начальником следственного отдела, чтобы понять: после рассекречивания квартиры неизвестные вряд ли появятся там опять. Теперь наблюдение за ней, до вестей от Юрия становилось чисто формальным. И, тем не менее, отказаться от него совсем нельзя, хотя это и усложняет расследование.
В итоге Бердичевский набросал ряд вопросов, которые предстояло выяснить. Выглядели они так: 1. Кто знает дорогу в лагерь? 2. Личность неизвестной, место убийства. 3. Причины шантажа Казаряна и купли машины. 4. Куда пропали «Москвич» и «Жигули»? 5. Личность Багрянского. 6. Откуда и кем взяты, кем спрятаны алмазы?
Эту следственную шпаргалку он положил перед собой. Если будет установлена личность неизвестной, возможно, остальные вопросы окажутся на удивление легкими. Внезапно ему в голову пришла еще одна мысль. А не совершено ли убийство в квартире Багрянского? Он начал обдумывать ее, когда раздался звонок.
Вести от Тропникова оказались малоутешительными. Претворялся в жизнь принцип «Спортлото»: ни одна из четырех проверенных женщин не совпадала с Жигулевой. В кабинет несколько раз заглядывали коллеги. Еще полчаса и столовая закроется, предупредили его. Он запер дело в сейф, решив перед уходом позвонить Мельнику. Телефон судмедэксперта он на всякий случай взял у Тропникова. Мельник оказался на месте.
— А я уж хотел разыскивать вашего следователя, — сказал он Бердичевскому. — С час назад мне сообщили еще одну фамилию из прошлогоднего архива. Эта женщина лечилась в поликлинике больницы «Аэрофлота». Как, кстати, ваши поиски? Я имею в виду тех четырех женщин…
— Только что по ним закончена проверка. К сожалению, пока ничего утешительного, Николай Диомидович.
Он записал фамилию очередной претендентки на роль Жигулевой, поблагодарил Мельника за содействие и спустился в столовую.
45
Когда Бердичевский вернулся, Тропников уже ждал его. Обычно дома после обеда Михаил Соломонович не спешил в свой кабинет. Ведь раньше восьми вечера он с работы вряд ли уйдет. Поэтому минут пятнадцать он гулял, обходя кругом большое административное здание. Иногда спускался вниз на набережную Волги, любовался простором великой реки, синеющим у горизонта лесом. Зимой, вместе с двумя такими же энтузиастами послеобеденных прогулок, они протаптывали на набережной в снегу тропинку, которую кто-то из местных остряков назвал «тропой Бердичевского».
В Москве средь шума и грохота (генпрокуратура находится в самом центре столицы) места для прогулок не было. Разве что можно посидеть на скамейке во дворе. Поэтому в силу привычки не приступать к работе после обеда, он не стал с места в карьер расспрашивать Тропникова о поездках по больницам, а поинтересовался устройством Виктора на новом месте, досугом, планами на будущее.
«Уж не хочет ли Бердичевский сватать меня обратно?» — подумал следователь, готовясь к деликатному отказу. Но его бывший начальник, словно угадав мысли молодого человека, закончил неофициальную часть их беседы фразой: «Что ж, весьма, весьма рад. В столице обжился, и пока у тебя все неплохо складывается, Виктор Сергеевич».
