— Плюс коты.
— Плюс коты! Вот видите, вы сами все прекрасно понимаете! — на Гуся было жалко смотреть. — Ведь по большому счету для жильцов нашего дома я — еда. Обыкновенная снедь! Меня даже ощипывать не надо — только кофту снять. Эх, да что тут говорить… — Гусь вынул из нагрудного кармашка платочек и тихо высморкался.
— Но, наверное, можно что-то предпринять? — спросил я и почувствовал легкое головокружение.
— Предпринять? — Гусь горько усмехнулся. — Можно.
— Но что?
— Я мог бы улететь в жаркие страны и…
— И?!
— …и там, после операции по пересадке перьев, поселиться инкогнито, но…
— Но?!!
— Это невозможно.
— Операция очень дорогая? — догадался я и услышал в ушах барабанную дробь.
— Дело не в этом.
— А в чем?
— В перелетном инстинкте. Я его в себе подавил — меня воробьи научили.
— По-нят-но, — по слогам сказал я, хотя совершенно ничего не понимал.
На меня вдруг нахлынула такая слабость, что я даже языком не мог пошевелить. Даже мизинчиком. И вдруг Гусь запел. Он запел сильным и приятным голосом. Текст его песни я привожу ниже дословно.
Песня моего соседа из квартиры № 23, Гуся
Ах, это, друг мой, не игра,
Быть голый — просто наказанье.
На мне ни пуха, ни пера,
Освоить вынужден вязанье.
Тебе скажу я, не тая:
В природе это случай первый.
Ах, что со мной?
Не знаю я.
Наверно, нервы, друг мой, нервы.
Нет у меня совсем друзей,
Виной тому всего лишь перья.
Мир не видал таких гусей,
А может быть, не птица — зверь я?
Но где тогда, скажите, мех?
Его ведь тоже нет на теле!
Мой вид смешил ужасно всех,
Всех-всех, кто знал меня доселе.
Быть может, чей-то в том каприз,
Что нет на теле оперенья.
Но хоть несчастен я и лыс,
Пишу пером стихотворенья!
— Вы, кажется, синеете, — Гусь вдруг перестал петь и уставился на меня.
— Синею? — я ужаснулся и стал судорожно ощупывать свое лицо. Вернее, это мне показалось, что я ощупываю. Мои щупальца, то есть пальцы, меня совершенно не слушались.
— Точно синеете. Ко мне вы пришли совершенно розовым. Телесным, я бы даже сказал, — Гусь тоже был ошарашен. — Кстати, зачем вы приходили?
— За-Фо-мой-Фо-ми-чом, — еле выговорил я. Мне не понравилось, что Гусь говорил обо мне в прошедшем времени и во множественном числе.
— Его тут нет, — ответил Гусь.
Но это я уже и сам понял. На синтепоновых ногах я кое-как подобрался к трюмо и увидел в нем свое отражение. Я был синим. С головы до ног истошно — синим, весь — кроме волос. Одежда тоже оставалась своего натурального немаркого цвета.
— Вы ели сегодня на ужин что-нибудь синее? — спросил Гусь, дотрагиваясь холодным крылом до моего синеющего лба. — Виноград, баклажаны, жимолость, плоды шелковицы, сливы, яйцо сильно вкрутую, сыр с плесенью, курицу из супермаркета, нет? Поганки? Медный купорос, тоже нет?
— Я-пил-си-ний-чай-у-Ко-то-ви-ча.
— У пианиста? Вы с ума сошли!
— Я думал, он с вареньем.
— Теперь пиши пропало, — сказал Гусь, заглядывая в мои поквадратевшие зрачки. — Теперь вы таким будете навсегда.
И тут я отключился.
Вот так:
Глава 6
Квартира № 25
— Теперь он таким будет всегда, — сказал кто-то очень тонким голосом.
Это был не Гусь. У него голос был толстый, грудной. Я открыл глаза и увидел перед собой принцессу.
О том, что это принцесса, я догадался по короне на голове. Она была сделана из моркови. Принцесса была симпатичная — вся в оранжевом с головы до ног. Только рот у нее был крошечный, хотя это ее совсем не портило.
— Ничего не попишешь, — сказал Гусь. — Вот, он уже открыл глаза.
— Здравствуйте, о Мальчик, — поздоровалась Принцесса. — Господин Гусь приволок вас в мой дворец, вы не против?
— Приволок? То есть как?
— Волоком. Так вы за?
— Я? За что? — я никак не мог сосредоточиться. Смысл сказанных слов от меня то и дело ускользал.
— Значит, против, — Принцесса погрустнела. — Я же говорила, что нужно было его сначала спросить. Видите, господин Гусь, он против.
— За или против — какая разница?
В конце концов, если кто-то за, значит, кто-то обязательно против. И с точностью до наоборот: если кто-нибудь против, значит, кто-нибудь обязательно за.
— Простите, но я не понимаю, о чем идет речь, — сказал я, пытаясь встать.
— Какие глупости! — сказала Принцесса. — Речь ни о чем не идет. Ее Величество Русская Речь ездит в карете.
— Вы не могли бы меня отвязать? — попросил я, шевеля пальцами.
Пока я был без сознания, кто-то пригвоздил меня к полу. Я с ног до головы был опутан какими-то веревочками, намертво прибитыми к плинтусу.
Я вспомнил про Гулливера и похолодел.
— Еще рано, — сказала Принцесса малюсеньким ртом. — Под воздействием синевы вы будете делать глупости.
— А она долго еще будет действовать, хи-хи? — ни с того, ни с сего я хихикнул.
— Кувырнадцать часов примерно, — сказал Гусь. — С вами сейчас Хихитун будет делаться, я лучше пойду.
И он ушел.
— Даже не попрощался, — расстроилась Принцесса.
— Какой Хихитун? — я опять хихикнул.
Принцесса посмотрела на меня с жалостью и сказала:
— Я пойду к придворным, — и тоже ушла.
Я огляделся по сторонам. Дворец у Принцессы был сделан из моркови. Из одной большой морковины — он был из нее выдолблен. Мебель, телевизор и все остальное тоже были морковные, а в бассейне, в котором плавали какие-то мерзавчики с серьезными мордами, был налит морковный сок.
