А через несколько дней началось наводнение. Иртыш неотвратимо и тихо вошёл в город по руслам речек и улицам, затопил площади и подворья, проник в каждый закоулок и в каждую расщелину. Жители Нижнего посада перегнали скот на Верхний посад, но сами остались в домах. Вода поднялась на полторы сажени. Мутная и грязная, она всё равно победно блестела. Среди блеска плавали доски и поленья, клочья сена, разбитые бочки, трупы собак, тряпки, телеги, прясла заборов, куски дёрна с погребов и разный мусор. С Троицкой горы крыши домов казались горбатыми плотами.
Дитмер позвал Матвея Петровича поглядеть, как упадёт Савватьевская башня. Матвей Петрович вышел на обрыв. Бревенчатая громада наклонилась над пустотой, словно смертельно раненная, с неё сыпалась труха. Глубоко внизу волны Иртыша толкались в оголённый откос горы. Наконец суглинок потёк из-под подошвы строения, край обрыва осел, башня грузно вздрогнула и повалилась. Ещё в падении она расслоилась на спутанные квадраты венцов; венцы, ударяясь о склон, распадались на брёвна, а брёвна, махая в туче пыли длинными хвостами, грудами и врассыпную катились вниз вперемешку с земляными глыбами. Всё это с плеском обрушилось в воду. Ободранный откос дымился пылью. Объёмистая башня исчезла, как в сказке. На её месте зияла взрытая яма между двумя амбарами, и в яме ошалело метались крысы.
– Вам ещё следует взглянуть на нижние городские укрепления, господин губернатор, – вежливо сказал Матвею Петровичу Дитмер.
– А что там?
– Они могут не выдержать давления льда.
Матвей Петрович забрался в двуколку и поехал на Панин бугор.
Панин бугор возвышался за Софийским двором и Казачьим взвозом, как упрямый покатый лоб. По преданию, здесь погиб Никита Пан, сподвижник Ермака, предательски убитый стрелой в спину. Бугор уже обтаял от снега, но ещё не зазеленел. На краю бугра стоял Ремезов. Он глядел вдаль и даже не поздоровался с Гагариным. С бугра открывался вид на оборонный вал, который отделял Нижний посад Тобольска от Княжьего луга.
Ровный заливной луг вытянулся на три версты от вала до мыса Почеваш. В доермаковой древности сибирские князья-тайбугины с ручными соколами охотились здесь на зайцев, а где-то на Алафейских горах стоял их летний Соколиный городок – Бицык-тура. По Княжьему лугу с соколом на кожаной рукавице скакали и Сенбахта-хан, и Саускан-хан, и хан Едигер. Потом хан Кучум победил Едигера, взял в плен и приказал переломить ему хребет; беспомощного Едигера живьём бросили на съедение волкам. Кучум и его сыновья-царевичи тоже полюбили охоту на Княжьем лугу, а затем дружины Ермака сразились здесь с войском Кучума и отбили Сибирь. Когда Ермак погиб, казаки ушли, а изгнанный Кучум скитался в степях, по Княжьему лугу носился последний хан Сибири – Сейдяк. Соколиная забава завела его в ловушку Данилы Чулкова, основателя русского города Тоболеск.
Сейчас и Княжий луг, и Нижний посад Тобольска были затоплены, но Княжий луг докуда видно был сплошь забит сверкающим льдом. Ледяное поле упиралось в оборонный вал, проложенный от Алафейских гор дугой к Иртышу. Эта дуга потихоньку сбрасывала лёд в реку, не позволяя ему всем скопищем двинуться на посад и снести все дома и улицы подчистую.
– Ох, и лаялся я с воеводой из-за этого вала, – вдруг сказал Ремезов, не оборачиваясь на Гагарина. – Строить надо было в изгиб, чтобы лёд спускало, не собирало в запань, а изгиб через подворья шёл. Сотню, наверное, дворов я на снос обрёк. Убить меня хотели мужики. Ничего, я их всех переорал.
Матвей Петрович тяжело вздохнул.
– Ладно, Ульяныч, – сказал он. – Завтра поедем устье Тобола смотреть.
Наутро у Казачьего взвоза князя Гагарина ожидал дощаник с десятком гребцов. Ремезов причалил рядом на лодке-насаде с распашными вёслами.
– Ко мне садись, – хмуро бросил он Матвею Петровичу. – Дощаник нам ни к чему. Мы попробуем по Прорве пройти.
– По какой прорве?
– Так протока называется.
– Ты меня утопишь, Ульяныч, – Гагарин с опаской посмотрел на лодку.
– Мне только спасибо скажут.
Перекрестившись, Матвей Петрович забрался к Ремезову. Капитон, лакей Гагарина, тоже полез в насаду, но Ремезов оттолкнул его веслом.
Удивительно было плыть по улицам Нижнего города мимо заплотов, сейчас низеньких, как борта у лодки, и почти вровень с окнами домов. На крышах амбаров кое-где сидели собаки; они бросались к краю и радостно облаивали плывущих. Берёзы, торчащие из воды, журчали всеми ветками. Ремезов вывел насаду на простор Иртыша и уверенно погнал её через реку, широкую, словно море. Матвей Петрович смотрел, как Ремезов гребёт, и думал, что старик ещё крепок, будто кожаный ремень. Ремезов лишь изредка оглядывался через плечо, чтобы не налететь на льдину.
К полудню они поднялись по Тоболу к тому месту, где начиналась протока Прорва, – к мысу Темир-бугор. Здесь Тобол делал поворот, а крутой, заросший ельником берег в излучине был грубо промят ложбиной, похожей на русло старицы. Ложбина была затоплена. Выглядела она диковато и жутко, но Ремезов бестрепетно загрёб левым веслом, направляя туда насаду.
– Видишь, обрыв ополз и засыпал протоку, – сказал Ремезов Матвею Петровичу, не переставая грести. – В паводок вода ещё протискивается, а в межень промоина не шире Курдюмки или Тырковки. Всё песком затянуло.
– Предлагаешь прокопать?
– Сделать ров на полторы версты – зачин для реки. Следующей весной вода сама пробьёт путь до Иртыша. Разрядим Тобол. Располовиним.
В этой мрачной речной и лесной теснине слова Ремезова звучали очень странно, будто Ремезов был богом, который управляет землёй: передвигает горы с места на место и заново прокладывает реки.
– Вон там, на бугре, у хана Кучума была засада на Ермака, – Ремезов кивнул на высокий берег. – Дружина на стругах в Прорву завернула, а на бугор кучумов воевода Темир выставил великое множество лучников. Они должны были стрелами перебить ермаковичей на Прорве. Казаки оробели и вспять погребли. И вдруг хоругви у них с древков сорвались и сами по воздуху вперёд поплыли. Ермак всё понял и приказал наступать. И дружины прошли, а все стрелы татарские просто в воду ссыпались. Чудо.
Лощина постепенно сузилась, тёмная стоячая вода превратилась в тихий поток, однако путь перекрыл затор из грязного льда и бурелома. Ремезов деловито причалил, собираясь посмотреть, велика ли преграда – можно ли обнести лодку сушей? Он полез через борт на моховую бровку, но с шумом и плеском провалился в воду по пояс. Ругаясь, он залез обратно в лодку.
– С-сатана! – шипел он, отжимая штаны.
– Ладно, я понял про эту Прорву, – махнул рукой Гагарин. – Как спадёт вода, надо землемеров посылать.
– Слышь, Петрович, давай пристанем, – попросил Ремезов. – Обсушусь у костра. А то на Иртыше в мокрых портах застыну – потом ноги отломятся.
Матвей Петрович подумал: а почему бы и нет? Ему нравилось в этом спокойном и неярком весеннем лесу. Хорошо погреться у огонька, как в молодости, когда из Иркутского острога он ездил на Байкал рыбачить.
