Роберт, спаси меня. Я испытываю недостойные чувства. Неужели какой-то шальной маг с нахальными инсейскими глазами настолько запал в мое глупое сердце за какой-то час случайного разговора у костра?
Какой кошмар.
Или это произошло раньше? Я вспоминала тот потрясающий момент узнавания и странного чувства родства, когда мы впервые смотрели в глаза друг другу сорок дней назад, в королевском дворце. Я еще была принцем Лэйрином, а Яррена только-только представили Виолетте, и они готовились уезжать. Мы даже словом не обмолвились, но он вдруг сложил пальцы в вейриэнский знак единения — «эман». Эман — верь, и мы победим; эман — я с тобой, ты не один. Эман — плечо соратника, разделенная сила, глоток родниковой воды в пустыне, живительный и чистый.
Миг, когда мне показалось, что я не одна в этом мире.
Эман… Слишком похоже на слово «обман».
«Ты всегда будешь один, мой мальчик, даже в постели с любимой, — писал огненный король несуществующему сыну. — Такова природа нашего дара и власти. Принимай легко все, что дает тебе судьба — улыбку, дружбу, любовь, и умей так же легко отпустить. Огонь — не камень, он не может застыть неизменным. Он поглощает и отдает. Умей отпускать, умей прощать тех, кого отпускаешь, иначе не заметишь, как все, ради чего ты живешь, превратится в пустую золу».
Прости меня, Роберт, я не должна думать обо всех этих глупостях. Я должна ежеминутно помнить о нашем пути «прядущих нить сердца» и о том, как вернуть тебя в мир. Потому что твоя смерть праведна, но несправедлива.
— Вы осуждаете Виолетту? — нарушил молчание горец.
— Нет.
— Не лукавьте, леди Айрани. Осуждаете. Но вы не знаете, что такое Север. Поверьте, если б Виолетта знала, какое чудовище сидит там на троне, вряд ли она согласилась бы на этот брак, и король Роберт не стал бы принуждать. Я не скажу лишь, что ни одной фрейлины, сопровождавшей принцессу в империю, уже нет в живых. И я не смог никого защитить. Даже принц Игинир не смог.
— Что? — вырвалось. — Но они же…
Я вовремя прикусила язык. И наше посольство в Империи, и Рамасха, писавший мне о состоянии моей сестры, сообщил бы о фрейлинах, если бы с ними, все еще моими подданными, что-то случилось. А их отцы давно воззвали бы к сюзерену в случае насильственной смерти их дочерей. Но никаких дурных вестей о принцессе и ее свите мне не поступало.
— Они же подданные Гардарунта, — закончила я, смутившись под пристальным взглядом.
— Для всех они живы, но это уже не они, — загадочно сообщил Яррен. — Я могу это видеть. Остальные — нет. Даже Игинир.
— Почему?
Он вздохнул:
— Вас удовлетворит такой ответ: особенности слияния двух магий? Большего я вам объяснить не могу.
— Пусть так. Но кто вам поверит?
— В том-то и дело, Айрани. Никто не поверит. Я должен как-то убедить короля. Никакие политические выгоды не стоят такой жертвы.
А мирные границы и сотни тысяч жизней стоят одной жертвы? Я опустила ресницы.
Увы, Яррен фье Ирдари, не получится убедить короля. Договор есть договор. Виолетта должна выйти замуж за северного императора. Войны с Севером Гардарунту не выдержать.
— Но почему вы говорите это мне, сэр рыцарь? Как я могу вам помочь в вашей миссии? Где я и где король!
— Я не прошу вас ни о чем, леди, но, скажем так, не пренебрегаю любой возможностью. Я уже говорил, вам и вашей… сестре… — он посмотрел на Инитаэру равнодушно, как на куклу, — служит личный слуга короля Эльдер. Это же не может быть случайностью, верно?
— Конечно нет, — улыбнулись мы с Инитаэрой. — Мы совсем не знаем город и обычаи Гардарунта, а чужаков все обмануть норовят, да еще и беспомощных женщин. Вот мы и попросили о сопровождении аринтское посольство в лице нашего знакомого барона Анира фьерр Гирта, а он имеет честь быть другом его величества Лэйрина, и король был столь любезен…
Неожиданно Яррен расхохотался и махнул рукой, останавливая мое красноречие:
— Понял, понял, не продолжайте. Разумеется, прекрасным леди — все самое лучшее, в том числе и лучших друзей.
Не знаю почему, но мне стало обидно из-за легкой нотки издевки в его словах.
— Вы думаете, король посчитал нас шпионками?
— Ну что вы, конечно, нет. После столь тесной дружбы его отца с бароном фьерр Гиртом подозревать столь очаровательных дам — по меньшей мере странно.
Карета остановилась в перелеске, немного не доехав до расположенного за городом ристалища. Видимо, Канис счел, что ни к чему кому-то видеть, как из экипажа их светлостей выходит мужчина, пусть даже одетый в монашеский балахон.
А после того как спасенный беглец раскланялся со всей вежливостью и растворился в густых кустах орешника, я обнаружила, что он умыкнул в качестве благодарности за спасение мою серебристую вуаль. Инсей, что с него взять!
Я ни на миг не поверила в героическую декларацию полукровки. Жизнь он отдаст, как же. То-то он прячется и косит под неприкосновенного для светской власти монаха вместо того, чтобы явиться с повинной. Но надо отдать должное: он вовремя предостерег меня. Лучше бы еще вчера…
Еще четверть часа у меня ушло на совершенствование Инитаэры и залечивание моей разрезанной кинжалом руки. Зато теперь я была спокойна: и этот фантом обзавелся живой кровью. Хватит для отвода магических глаз.
ГЛАВА 7
Турнир
Вокруг огороженного барьером ристалища уже раскинулся целый городок из палаток. На диво быстро были возведены барьеры и двухъярусная галерея для благородных зрителей. Она уже была забита придворными дамами, блиставшими шелками, парчой и драгоценностями. Их развлекали менестрели и жонглеры. Прибывшие спозаранку рыцари с оруженосцами в ожидании короля упражнялись с мечами и булавами.
Я дважды ощутила волнение до комка в горле: когда увидела ристалище глазами короля, сидевшего на белом жеребце, укрытом гербовой попоной до копыт, и когда наблюдала за приближавшимися под звуки горнов рыцарями из ложи на трибунах. Великолепное зрелище. Сверкала на солнце полированная сталь шлемов, развевались разноцветные накидки, плескались стяги. Плюмаж короля выделялся ярко-алым цветом. Такими же перьями отделан кринет на шее огромного жеребца дестриэ, закованного в скрытую под алой с золотом попоной броню. Эта порода боевых лошадей прижилась только в Гардарунте из-за турнирных традиций, не свойственных остальному миру, и у аринтов из-за богатырской комплекции последних, и мне, привыкшей к низкорослым горным лошадкам и грациозным четырехкопытным ипостасям ласхов, пришлось немало попотеть на тренировках, приноравливаясь к неповоротливости дестриэ. В целом я и мой конь остались друг другом недовольны.
Как я ни уговаривала себя сохранять невозмутимость, утро выдалось длинное и нервное. Не прибавил радости и отказ кардинала отпустить сестер Б.: мол, послушницы отбывают наказание, а в устав монастыря не может вмешиваться ни мое величество, ни даже его преосвященство.
