— В принципе неплохо. — Илья сделал неопределенный жест. — По деньгам, имею в виду.
— Неплохо? — Мама усмехнулась. — Для нашей глубинки это целое состояние, сынок. Люди по восемь тысяч получают и живут как-то. Многие еще и пьют с этих денег. Ладно, разговорились мы с тобой. Ты хоть зубы чистил? На могилку надо бы сходить. — Лицо матери снова потемнело. — Порядок навести, прибрать, подмести, подумать про оградку и памятник.
— Я все оплачу, ты не волнуйся, — быстро сказал Илья.
В тот же день после замеров и обсуждений он договорился про оградку и памятник с мастерами из соседних Сосенок. Они обещали сделать все через неделю. Илья сидел с матерью, работал в сарае с отцом, очищал подсобные строения от многолетнего хлама, вывозил его на свалку.
Виктор Александрович кусал губы, еле сдерживал слезы. Сыну приходилось отвлекать его глупыми разговорами, хотя у самого душа стонала. Казалось, брякнет сейчас калитка, вбежит Настя, веселая, с распущенными волосами, начнет тормошить. Мол, вы что такие, будто в воду опущенные?
Калитка иногда брякала, приходили люди, выражали соболезнования. Иные намекали на продолжение поминок, не прочь были выпить. С такими Илья держался твердо. Не свадьба, чтобы второй день праздновать! Оставьте нас в покое, и без вас тошно. Мужики уходили сконфуженные, что-то бурчали под нос.
— Зря ты так, Илюша, — сказал отец. — Люди же к нам по-доброму. Надо дать им выпить, поесть.
— Мы с тобой сами все выпьем и съедим, — огрызнулся Илья. — Прости, отец, может, я в чем-то не прав, но надо заканчивать с этими плакальщиками. Настя всегда останется с нами. Я не знал никого искреннее и чище. Не надо все усложнять и множить беду. Достаточно тех слез, которые мы ночью выливаем в подушку. Сегодня еще погорюем, а завтра надо браться за дело. Что мы еще не вывезли? Как твой «жигуль», живой? Может, дрова поколоть надо? Что у нас с рыбалкой? Такая плотва в Томке водилась — неужели вымерла вся? Предлагаю через пару дней взять с собой маму и махнуть с удочками на берег. Ты как?
Временами они оживали, потом опять угасали. Вечером выпили с отцом по маленькой, разговаривали до полуночи, перебирали старые альбомы. Мама рыдала. Муж и сын пытались ее успокоить, но не усердствовали. Ей нужно было выплакать все, что скопилось в душе.
Наступило новое утро. Илье снова было тягостно. Давили занавешенные зеркала, семейные фото. Он возился во дворе, колол дрова, потом решил отремонтировать покосившийся сарай. К ограде подходили люди, здоровались. Он мрачно кивал, выслушивал их.
К вечеру брякнула калитка, вошла она. Илья невольно заулыбался. Катерина — луч света в темном царстве. То ли Островский, то ли Тургенев, он хоть убей не помнил.
Женщина улыбнулась, хотела подставить щеку для поцелуя, но передумала. Мол, невелика птица.
Они поговорили пару минут ни о чем, просто приятные, ничего не значащие слова. Потом Катя отправилась в дом, выяснять, не нужно ли чего его родителям.
«Визит вежливости», — догадался Илья, разглядывая стройные ножки в узких джинсах.
Прежде чем исчезнуть в доме, Катя обернулась и одарила его мягкой улыбкой. Он смутился. Ведь раздет по пояс. Но ничего, мужчинам можно. Минут через двадцать она спустилась с крыльца с набитыми пакетами.
«Взяла у мамы постирать что-то», — смекнул Илья.
— Уже уходишь? — Он вбил в чурку топор и распрямился.
Природная стеснительность заставила его облачиться в футболку.
— Ухожу, Илюша. Так, на минутку забежала.
— Работаешь сегодня?
— К вечеру пойду. Надо остаться на ночь. В поместье Эдуарда Геннадьевича у меня каморка под лестницей. Он завтра гостей принимает, попросил поработать, обещал потом дать отгул. Приятно было увидеться, Илья. — Ее глаза внимательно разглядывали его.
— Провожу до дома? — выдавил он. — Можно?
Она опять задумалась, как-то странно посмотрела на него.
Что там говорят про историю, повторяющуюся дважды?
— Можно. — Катя пожала плечами. — Но тут далеко, целых два двора. Осилишь?
— Буду стараться. — Он отобрал у нее пакеты и первым зашагал к калитке, кожей чувствуя, как кто-то из родителей припал к окну и пристально смотрел вслед.
Илья благополучно довел Катю до ее старого дома, того же, что и тринадцать лет назад. На фоне облупленных стен наличники блестели какой-то ядовитой синей краской. Он критически обозрел забор.
— Ну, извини, — заявила Катя. — Что добыла, тем и красила.
— Миленько. — Илья улыбнулся. — Сама делала?
— Нет. — Она покачала головой. — Том Сойер помог. Витька Микульчин. Он слесарем на пилораме работает. Ухаживает за мной. Правда, безуспешно. А вот, кстати, и он. Хочешь, я вас познакомлю?
Илья обернулся, насупил брови.
По деревенской улице на велосипеде ехал здоровенный нескладный парень, усыпанный веснушками. Могучий интеллект на его физиономии читался аж за версту. Похоже, он направлялся к Кате, но обнаружил, что она не одна, дал по тормозам и презрительно поджал губы. Катя рассмеялась, помахала ему. Парень поколебался, развернул велосипед и без оглядки покатил обратно.
— Ревнивый, — прокомментировала женщина. — Правда, отходчивый, безобидный. Но липнет как банный лист. Улыбается, ходит по пятам, все спрашивает, чем можно помочь.
— А что, завидный жених, — оценил Илья.
— Тоже ревнуешь? — удивилась Катя. — Как интересно. Скажу тебе по секрету, Витя действительно не лучший кандидат в мужья. Куда уж ему до эрудированных, воспитанных, лучащихся тонкой иронией, сексуально привлекательных офицеров. Ладно, давай пакеты, пойду стирать. — Она отобрала у Ильи свой скарб, оценивающе смерила его взглядом. — Возвращайся домой. Ты там сейчас нужен. У тебя замечательные родители, Илюша, береги их.
— Погуляем когда-нибудь? — предложил он, набравшись храбрости.
— Давай, — согласилась Катя. — Но только когда? Сегодня я занята, завтра тоже. Сейчас мне нужно выспаться. В шесть вечера пойду на работу на целые сутки.
— Выходи на час раньше, — предложил Илья. — Погуляем по роще, провожу тебя до твоей ценной работы.
— Можно. — Катя пожала плечами и коленом открыла калитку. — Приходи в половине пятого. — Она задумалась.
Может, все же чмокнуть кавалера в щеку? Нет, не заслужил еще.
— Ну, пока.
В глубокой задумчивости он вернулся домой, постоял у калитки, разбираясь в новых ощущениях. Это было что-то странное, волнующее, отдающее пронзительной новизной. Вроде были знакомы, даже близки, насколько позволительно подросткам, а ведь смылось все из памяти, былое заслонила дальнейшая жизнь. Словно с другой женщиной познакомился, зрелой, набравшейся опыта, уставшей.
Ночью он вертелся на панцирной сетке. Ворох мыслей распирал череп. Темы в голове менялись, как картинки в калейдоскопе. Потеря близкого человека, ответственность за родителей, которые ворочались за стенкой, улыбчивый образ Кати, иногда затмевающий все прочие.
