Мастерицы подобного тюнинга при помощи данного артефакта в лагере группировки «Всадники» делали из уродин писаных красавиц – которые в подавляющем большинстве довольно быстро умирали от лучевой болезни. Кречетов же пошел дальше – используя аномальную энергию «фотошопа», принялся штамповать себе личную армию… Так или иначе, бестолковый артефакт. И опасный. Счастья никому не принес, а вот проблем – море. Впрочем, это касается практически всех подарков Зоны. Для себя счастья от них не дождешься, для всех – тем более. Отчего порой возникает естественный вопрос: может, правы те, кто уничтожает артефакты, считая их абсолютным порождением зла?
– Отлично. А теперь медленно повернись и подними руки.
Раздавшийся позади меня знакомый неприятный голос прервал мои размышления. Надо же, как я задумался – даже не услышал шагов за спиной. Лишнее подтверждение тому, что сталкеру много думать вредно – пока будешь репу чесать, грохнут на хрен. Мутанты – чтоб сожрать. Братья по разуму – чтобы ограбить. Не нужны в Зоне задумчивые сталкеры с ценными вещами в руках. Впрочем, думаю, на Большой земле такие тоже долго не живут. Общее правило, едрить его налево.
– Оглох что ли? Или пулю в затылок захотел?
Поймать пулю затылком не входило в мои ближайшие планы. Но, в то же время, я прекрасно осознавал, что если б хотели убить – убили бы десять секунд назад. Значит, зачем‑то я нужен обладателю неприятного голоса. И я даже догадываюсь, почему он до сих пор не выстрелил.
Поэтому я неторопливо положил «фотошоп» в нагрудный карман, и повернулся, скрестив руки на груди. Нелишняя предосторожность, ибо мягкий, но напористый свет, излучаемый артефактом, вполне мог просочиться через ткань моего камуфляжа.
Что ж, мне открылась предсказуемая картина. Гетман «вольных», целящийся в меня из своей «Беретты», и его люди, рассредоточивающиеся в цепь за спиной своего вожака. Сейчас мне в грудь смотрело не меньше десятка стволов, и их количество с каждой секундой возрастало – члены группировки «Воля» заполняли помещение. У многих из них в руках были трофейные «G‑3», хотя и «калашей» тоже хватало. Понятно. Значит, все‑таки поймали кого‑то из обитателей подземелья, и разговорили насчет местонахождения этого зала.
Вскоре не менее тридцати бойцов держали меня на прицеле, и это было забавно. Так как я знал: ни один из них не выстрелит. Ибо не затем их вожак продумал сложную операцию по захвату базы, чтобы рисковать ценным трофеем. Ведь не база была ему нужна – вернее, не только она. И далеко не в первую очередь.
– Отдай мне «фотошоп», а потом вали на все четыре стороны, – сказал гетман.
– А еще чем тебе помочь? – поинтересовался я.
– Не хами, Снайпер, – криво усмехнулся предводитель группировки «Воля». – Я ж с пятнадцати метров не промахнусь.
– Понимаю, – кивнул я. – А вдруг я после твоего меткого выстрела неудачно упаду и «фотошоп» разобью? Если помнишь, он довольно хрупкий. Кстати, ты поэтому до сих пор и не выстрелил.
Я заметил, как правое веко гетмана слегка дернулось. И это я тоже понимаю.
Власть – она здоровья не добавляет. Нервы жжет как нитки, молодость из тела высасывает. Исключения случаются, но редко, примерно как иммунитет от радиации. Вон у гетмана того иммунитета точно нет: вроде здоровый мужик, а уже и глаз дергается, и рожу скривило от ярости.
Но кривись, не кривись, а договариваться придется – зря что ли столько бойцов положил, пока добрался до этого подземелья. Плюс нервный тик заработал. Неспроста это все. Значит, очень ему тот «фотошоп» нужен.
– Чего ты хочешь? – скрипнув зубами, выдавил из себя гетман.
– Да просто понять хочу, – пожал я плечами. – Скажи‑ка мне, чего ради ты столько своих и не своих людей на смерть отправил? Ради этого?
Я опустил руки, и из левого нагрудного кармана сквозь материю заструился ровный голубоватый свет.
– Отдай его мне! – гетман взвел курок «Беретты». Теперь легкого движения указательного пальца на спусковой крючок вполне достаточно, чтобы вышибить мне мозги.
Но мне уже было по фигу. Кураж меня захлестнул, который сродни боевому. И реально сейчас заткнуть меня можно было только пулей.
– То есть, ты решил занять место Кречетова, – продолжал я. – Самому наштамповать клонов, захватить Зону, и качать из нее артефакты, словно черное золото из нефтяной скважины?
– Точно, – ощерился гетман. – А потом, если получится, и весь глобус под себя подмять. Такое вот я, мля, мировое зло. Только не строй из себя супергероя, ладно? Тошнит уже, сука, от правильных да идейных. Любой на земле о том же мечтает, чтоб он один рулил, а остальные под него прогибались. Мечтает, и при этом искренне считает, что это и будет счастье для всех и каждого – на него пахать. Кстати, в этом что‑то есть, не находишь? Когда у дома будет один хозяин, махаться станет не с кем. Границы государств исчезнут, политика станет не нужна, войны прекратятся. Не перед кем станет греметь стальными яйцами. Люди будут работать на себя, ради своего блага…
– А тех, кому такой рай не понравится, твои клоны быстренько поставят к стенке, – продолжил я.
– Чтобы колосья могли расти, сорняки нужно выпалывать, – процедил сквозь зубы гетман.
– И кто сорняки, а кто колосья, будешь решать ты, – подытожил я. – В общем, все ясно. Слышал я уже не раз про такой рай, да только история показывает, что кроме рек крови ничем это не заканчивалось. В общем, обойдешься ты без «фотошопа».
– Тогда тебе придется сдохнуть, – прошипел гетман, и его палец начал показушно‑медленно выбирать слабину спуска – вдруг я сломаюсь и передумаю?
– Неплохое начало для благодетеля всего человечества – пристрелить того, кто не собирается стрелять в тебя, – сказал я, расслабляя плечо. Ремень соскользнул вниз, и моя пушка Гаусса с грохотом упала на бетонный пол. – А как тебе понравится следующее: я, гетман, вызываю тебя по Закону свободы!
Палец гетмана замер на спуске, не дожав пары миллиметров. Оно и понятно. Пристрели он меня сейчас, члены группировки, может, ничего и не скажут, но зарубку в памяти оставят. Которая может потом воспалиться, и превратиться в пульсирующий, гноящийся шрам, напрочь перечеркивающий то, что люди называют авторитетом вожака. И подобного, естественно, гетман допустить не мог.
– Ладно, – сказал он, опуская пистолет. Потом подумал немного, скользнул взглядом по моей «G‑3», лежащей на полу, и небрежным жестом бросил на бетон свою «Беретту». – Хочешь нож на нож побиться, без огнестрела – давай, я не против. Только учти. У моего сына больше нету «синей панацеи», и спасать тебя будет нечем. Да и смысла в этом никакого – кому нужен бесполезный, отработанный материал…
«Хммм, вот оно что, – промелькнуло у меня в голове. – Так это с подачи папаши что ли сынок спас меня на арене? Или же гетман просто хочет выглядеть перед своими эдаким мозговым центром, продумывающим хитрые многоходовки?»
Впрочем, сейчас это было уже неважно. Прошлое хорошо лишь для того, чтобы вспоминать о нем, сидя дома с рюмкой коньяка в руке и глядя на огонь, пляшущий в камине. Когда же нет ни дома, ни камина, ни даже собственной рюмки, то и прошлое теряет всякий смысл. Как и будущее, о котором в Зоне думать просто глупо, ибо каждая следующая минута может стать для тебя последней. Важно лишь настоящее, в котором гетман с мерзкой ухмылкой медленно тянул из ножен… мою «Бритву»!
