– Элиас! – Она притормозила лошадь. – Ты несколько часов был без сознания. Я… я думала, ты вообще не очнешься.
– Не останавливай лошадь. – У меня совсем не осталось сил, которые я чувствовал в себе во время галлюцинаций, но я все равно заставил себя сесть прямо. Голова шла кругом, язык во рту отяжелел. «Крепись, Элиас, – сказал я себе. – Не дай Ловцу Душ утянуть тебя обратно». – Надо ехать дальше… солдаты…
– Мы скакали всю ночь. Я видела солдат, но они были слишком далеко и направлялись на юг.
Под глазами у Лайи залегли тени, руки дрожали. Она совсем выбилась из сил. Я взял у нее поводья, и она привалилась ко мне, прикрыв веки.
– Где ты был, Элиас? Ты помнишь? Потому что те обмороки, что я видела прежде, длились всего несколько минут, самое большее – час. Но ты был без сознания гораздо дольше.
– В странном месте. В ле… лесу.
– Даже не думай отключиться снова, Элиас Витуриус. – Лайя повернулась и потрясла меня за плечи. Я распахнул глаза. – Мне без тебя ничего не сделать. Посмотри на горизонт. Что ты видишь?
Я заставил себя посмотреть вверх.
– Т-тучи. Скоро начнется гроза. Нам нужно укрытие.
Лайя кивнула:
– Я чувствовала ее запах. Грозы. – Она оглянулась. – Этот запах напоминает мне тебя.
Я попытался понять, комплимент ли это, но оставил эту затею. Тысяча чертей, как же я устал.
– Элиас. – Она коснулась моего лица и заставила посмотреть прямо в глаза, золотистые, гипнотические, как у львицы. – Останься со мной. У тебя был молочный брат, расскажи мне о нем.
Голоса уже звали меня. Место Ожидания, вцепившись когтями, затягивало назад.
– Шэн, – выдохнул я. – Его… его имя Шэн. Важный такой, как и мама Рила. Ему девятнадцать, на год меня младше. – Я нес всякий вздор, пытаясь вырваться из холодной цепкой хватки Места Ожидания. Пока я говорил, Лайя сунула мне в руки фляжку и заставила выпить воды.
– Держись, – повторяла она, и я цеплялся за это слово, как за спасительную соломинку. – Не уходи. Ты мне нужен.
Спустя несколько часов разразилась гроза. Ехать верхом стало трудно, но дождь взбодрил меня. Я направил коня в ущелье, заваленное валунами. Стихия разыгралась – дальше нескольких футов ничего было не разглядеть. Но и солдаты Империи, выходит, были так же ослеплены.
Спешившись, я занялся лошадью, но руки не слушались, и пришлось провозиться несколько долгих минут. Я почувствовал, как меня охватывает незнакомый страх, но подавил его. Ты будешь бороться с ядом, Элиас. Если бы тебе суждено было умереть от него, то ты бы уже умер.
– Элиас? – Лайя выглядела обеспокоенной. Стоя рядом со мной, она натягивала брезент между двумя валунами. Когда я закончил, она усадила меня под навесом.
– Она сказала мне, что я причиняю людям боль, – выдал вдруг я, когда мы сели, прижавшись друг к другу. – Приношу им страдания.
– Кто тебе это сказал?
– Я и тебе причиню боль, – продолжил я. – Я всем делаю больно.
– Прекрати, Элиас. – Лайя взяла меня за руки. – Мне ты не причинял боли, поэтому я тебя освободила. – Она на миг замолчала. Дождь окружал нас прохладной завесой. – Постарайся продержаться, Элиас. Ты так долго оставался без сознания в последний раз, а мне нужно, чтобы ты был со мной.
Мы сидели так близко, что я видел впадинку на ее нижней губе. Локон выбился из пучка и, струясь, спускался по золотистой шее. Я бы многое отдал, чтобы оказаться с Лайей вот так наедине, совсем близко, но при других обстоятельствах. Чтобы не было всего этого: отравления, погони, ран, обмороков, призраков.
– Расскажи мне еще историю, – попросила она. – Я слышала, пятикурсники видели южные острова. Там красиво?
Я кивнул, но она продолжала расспрашивать:
– На что они похожи? Вода там чистая?
– Вода там голубая. – Я пытался совладать с собственным голосом и говорить отчетливо, потому что Лайя права: мне нужно продержаться, нужно добраться до Разбойничьего Привала, нужно раздобыть теллис. – Но не… не синяя. В ней тысяча оттенков голубого. И зеленого. Как будто… будто кто-то превратил глаза Элен в океан.
Меня охватила дрожь. Нет… только не это. Лайя взяла мои щеки в ладони. Ее прикосновение вызвало прилив желания.
– Останься со мной, – попросила она. Ее пальцы казались такими холодными, прикасаясь к разгоряченной коже. Молния рассекла небо и осветила ее лицо. В этой вспышке золотистые глаза Лайи выглядели темными, и от нее самой будто повеяло чем-то потусторонним. – Расскажи мне еще о каком-нибудь воспоминании. О чем-нибудь хорошем.
– Ты, – пробормотал я. – Когда я впервые… впервые увидел тебя. Ты красивая, но на свете полно красивых девушек, и… – Подбери нужное слово. Заставь себя продержаться. – Но не этим ты выделялась. Ты как я…
– Останься со мной, Элиас. Останься здесь.
Губы не слушались. Все ближе и ближе подбиралась мгла.
– Я не могу остаться…
– Пытайся, Элиас. Пытайся!
Ее голос стих. Мир погрузился во тьму.
* * *
На этот раз, оказавшись в лесу, я обнаружил, что сижу на земле и греюсь у костра. Ловец Душ сидела напротив меня, терпеливо подкладывая поленья в огонь.
– Плач умерших тебя не беспокоит, – изрекла она.
– Я отвечу на твои вопросы, если ты ответишь на мои, – сказал я. Она кивнула, и я продолжил: – Это не похоже на плач, скорее на шепот.
Я ожидал ответа, но она промолчала.
– Моя очередь. Мои приступы – они не должны длиться по несколько часов. Это твоих рук дело? Ты держишь меня здесь?
– Я уже сказала, что наблюдала за тобой. Я искала возможности поговорить.
– Отпусти меня назад.
– Скоро отпущу, – пообещала она. – У тебя еще есть вопросы?
Во мне вспыхнуло раздражение, захотелось закричать на нее, но мне были необходимы ответы.
– Что ты имела в виду, когда сказала, что я умер? Я знаю, что это не так. Я жив.
– Ненадолго.
– Ты видишь будущее, как Пророки?
Она вскинула голову, и с ее губ сорвался дикий нечеловеческий рык.
– Не упоминай здесь об этих существах, – произнесла она. – Это священное место, где мертвые обретают покой. А Пророков прокляла сама смерть. – Она откинулась назад. – Я – Ловец Душ, Элиас. Я имею дело с мертвыми. А тебя пометила смерть. – Она похлопала меня по руке в том месте, где Комендант порезала меня звездой.
– Но яд не убил меня, – возразил я. – И если мы с Лайей раздобудем экстракт теллиса, то и приступы закончатся.
– Лайя, девушка-книжница. Еще один уголек, который готов сжечь этот мир, – сказала она. – Ты и ей причинишь боль?
