– Наемники, – произнес я, стиснув зубы. – Их легко одолеть. Если я смогу передать меч моему дяде и Шэну…
– Племя Саиф рассчитывало, что так и будет, Элиас. – Афия отказывалась уступить. В это мгновение я ненавидел ее. – Если солдаты увидят, что ты выпрыгнул из нашей повозки, они истребят мое племя. И тогда все, что мы с мамой Рилой готовили последние два дня, все монеты одолжения, которые она истратила, чтобы вывезти тебя отсюда, – все это будет впустую. Так все и было задумано, Элиас. Такова цена.
Я оглянулся. Мои родные стояли вплотную друг к другу, склонив головы. Поверженные.
Все, кроме нее. Она сопротивлялась и отталкивала наемников, которые хватали ее за руки. Бесстрашная, непокоренная мама Рила.
Я же мог лишь беспомощно наблюдать за ее борьбой. Легионер ударил ее эфесом меча по голове. Она взмахнула руками и упала на песок. Это последнее, что я видел, прежде чем мама исчезла из виду.
22: Лайя
Нам удалось сбежать из Нура, но это ничуть не смягчило мою вину перед Элиасом за то, что случилось с его племенем. Я даже не пыталась заговорить с ним. Что я могла сказать? «Прости» прозвучало бы черство и слишком мелко. Он молча сидел в дальнем конце повозки Афии, глядя в сторону Нура, окруженного бескрайней пустыней, как будто силой воли мог изменить то, что случилось с его семьей.
Я позволила ему побыть одному. Мало кому нравится, если кто-то видит его страдания, а горе заставляет страдать сильнее всего.
К тому же чувство вины почти парализовало меня. Снова и снова перед глазами вставал гордый силуэт мамы Рилы, а в следующий миг она падала как подкошенная. Я знала, что должна повиниться перед Элиасом в том, что с ней произошло. Но сейчас, подумала я, будет жестоко говорить с ним об этом.
Во мгле, стремительно опускавшейся на пустыню, Нур казался лишь горсткой бледных огоньков. Сегодня лампы города светили тускло.
Хотя мы сначала ехали в караване, в котором было свыше двух сотен повозок, с момента отъезда Афия уже раз десять поделила свое племя. Когда поднялась луна, с нами осталось всего пять повозок и четверо кочевников, включая Джибрана.
– Он не захотел поехать с остальными. – Афия наблюдала за своим братом, сидящим на козлах своей повозки, в десяти ярдах от нас. Тысячи крошечных зеркал, отражавших лунный свет, сплошь покрывали повозку, которая казалась маленькой галактикой, со скрипом катящейся по пустыне. – Да и у меня нет уверенности, что он не вовлечет себя или племя Нур в беду. Глупый мальчишка.
– Понимаю, – пробормотала я. Джибран заманил Иззи на козлы и усадил рядом с собой. Весь день я то и дело замечала ее робкую улыбку.
Я обернулась и через окошко заглянула в повозку Афии. Полированные стены поблескивали в приглушенном свете ламп. Элиас сидел на одной из обтянутых бархатом скамеек и смотрел в заднее окно.
– Кстати, о дураках, – вспомнила Афия. – Что у вас с рыжим?
Небеса. Кочевники ничего не упустят. Впредь надо об этом помнить. Когда мы в последний раз останавливались, чтобы напоить коней, Кинан перебрался в повозку к Рицу, седому, молчаливому кочевнику из племени Афии. Мы с Кинаном едва ли успели обмолвиться словом до того, как Афия велела ему помочь Рицу с подводой.
– Я не знаю, что между нами. – Из осторожности я не хотела говорить Афии правду, но в то же время подозревала, что она за милю почует ложь. – Он однажды поцеловал меня. В сарае. И сразу же ушел – они как раз начали восстание книжников.
– Хороший, верно, был поцелуй, – прошептала Афия. – А что с Элиасом? Ты все время на него смотришь.
– Я не…
– Не то чтобы я обвиняю тебя, – продолжала Афия, бросив на Элиаса оценивающий взгляд. Как будто и не заметила, что я пыталась ответить. – Эти скулы… Небеса.
По спине пробежали мурашки, и я нахмурилась, скрестив руки.
– А-а, – Афия сверкнула волчьей улыбкой. – Так ты у нас собственница?
– Да нет у меня никого, чтоб быть собственницей. – С севера подул ледяной ветер, и я завернулась в тонкое платье. – Элиас четко дал понять, что он мой провожатый и ничего больше.
– А глаза его говорят совсем другое, – заметила Афия. – Но кто я такая, чтобы судить о меченосце и его неуместном благородстве?
Кочевница подняла руку и свистнула, приказывая каравану остановиться рядом с высоким плато. У его основания ютилась группа деревьев. Невдалеке поблескивал ручей. Царапая когтями камни, оттуда бросился наутек какой-то зверь.
– Джибран, Иззи, – крикнула Афия на весь лагерь. – Разведите костер. Кинан, – рыжий спрыгнул с повозки Рица, – помоги Рицу и Ване с лошадьми.
Риц сказал что-то на садэйском своей дочери, Ване. Смуглая в отца и тонкая как тростинка, она носила татуировку, какую делали молодым вдовам. Третьим был Зер, молодой мужчина одного с Дарином возраста. Афия выкрикивала ему на садэйском приказы, которые он выполнял без промедления.
– Девочка, – Афия обратилась ко мне, – попроси у Рица козла и скажи Элиасу, чтобы он его заколол. Завтра продам мясо. И поговори с ним. Выведи его из этой хандры.
– Мы должны позволить его побыть одному.
– Раз уж ты втянула племя Нур в это сомнительное дело по спасению твоего брата, то Элиасу нужно придумать безупречный план, как все это провернуть. У нас есть пара месяцев, пока мы едем до Кауфа. Времени хватает, но он ничего не сможет сделать, если так и будет хандрить. Так что уж постарайся.
Как будто это так легко.
Риц указал мне на козла с подбитой ногой, и я отвела его к Элиасу. Он отогнал хромающее животное к деревьям, чтобы остальные ничего не увидели. В помощи он не нуждался, но я все равно пошла за ним, держа фонарь. Козел жалобно блеял.
– Всегда ненавидел закалывать животных. – Элиас точил нож оселком. – Они как будто знают, что сейчас произойдет.
– Нэн, случалось, забивала дома живность, – сказала я. – Некоторые пациенты Поупа расплачивались курами. Она при этом приговаривала: «Спасибо за то, что отдаешь свою жизнь, чтобы я могла продолжить свою».
– Хороший настрой. – Элиас присел на колени. – Но от этого не становится легче смотреть, как животное умирает.
– Но он хромой, видишь? – Я осветила фонарем раненую заднюю ногу. – Риц сказал, что мы бы все равно бросили его и тогда он умер бы от жажды, – пожала я плечами. – Если ему все равно суждено умереть, то он хотя бы может принести пользу.
Элиас полоснул лезвием животное по шее, и на песок хлынула кровь. Я отвела взгляд, вспомнив о кочевнике и его горячей липкой крови, которая пахнет так же остро, как кузницы в Серре.
– Можешь идти, – сказал мне Элиас бесцветным голосом маски. Тон был холоднее, чем ветер, бьющий в наши спины. Я быстро отошла, обдумывая то, что он сказал. «Но от этого не становится легче смотреть, как животное умирает». Вина вновь охватила меня. Он говорил не о козле, подумалось мне.
