Генерал медленно повернул к Горо закаменевшее лицо.
— Какую историю? — очень холодно спросил он.
Толстяк захихикал:
— На прошлой неделе она отказалась стать твоей наложницей, на этой разочаровала другого самурая. Он тоже вроде тебя — захотел выкупить девчонку после того, как кувыркался с ней всю ночь. А она — ни в какую. Малышке мало одного нефритового жезла, она хочет каждый вечер иметь новый. Надо будет наведаться в «Медовый лотос», распробовать, чем же девочка так хороша. Но выкупать я ее точно не стану. — Он засмеялся утробным булькающим смехом.
Акио оттолкнул чашу с саке так резко, что напиток пролился на стол, и вскочил.
— Куда ты, мой друг?
— Дела, — сквозь зубы выговорил генерал, с трудом удерживаясь, чтобы не заехать по круглой, как рисовая лепешка, физиономии. — Поговорим на Кобу.
Только у порога «Медового лотоса» он пришел в себя и сумел хоть немного обуздать владевшее им бешенство. Акио сам не сумел бы сказать, что вызвало его ярость — напоминание о давешнем позоре, обещание Горо купить Мию…
Или тот факт, что кто-то другой обладал ею вчера.
Другой мужчина видел ее наготу, прикасался к нежной коже, ласкал и слышал в ответ благодарные вздохи и вскрики. Искренние — девочка словно не умела лгать телом. Перед другим она, краснея, раздвигала бедра, принимала в себя…
И она отказалась наутро стать наложницей этого другого. Так же, как до этого отказала Акио.
Значит, дело не в нем. Горо прав — Мия просто хочет быть шлюхой. Подстилкой для любого, кто купит ее.
Ненавидя себя за то, что делает, генерал шагнул в ворота «Медового лотоса».
Едва стукнула створка двери, отсекая их от внешнего мира, Мия бросилась самураю на шею.
— Ты… ты… — бормотала она, всхлипывая и тиская гостя. — Куда ты ушел? Я боялась, что больше никогда тебя не увижу.
— Тише, тише, девочка, — растроганно пробормотал тануки. — Мне тоже тебя не хватало. Ну что ты плачешь, Мия-чан? Подумаешь, загулял. В первый раз, что ли? Не надо так рыдать, не то ваша «матушка» решит, будто я над тобой издевался, потребует компенсации, а я гол и нищ, как положено любому уважающему себя монаху. И стражники бросят меня в яму, а я только что оттуда и обратно совсем не тянет…
— Ой! — Мия испуганно отпрянула и посмотрела с испугом. Потерять друга теперь, когда она только-только встретила его, было невыносимо. — Тебе нужны деньги? У меня есть…
Она плохо представляла, что делать с деньгами, тем более такими огромными, поэтому закопала золотой рё, подаренный сумасшедшим самураем, на заднем дворе.
Дайхиро фыркнул и разгладил усы:
— Чтобы я не достал денег?! Тем паче в столице. К твоему сведению, Мия-чан, тут по улицам гуляет столько золота, что я мог бы купить весь чайный домик и пару окрестных, будь у меня такое намерение.
От этого хвастливого утверждения Мие стало жутко. Сёгун не отличался терпимостью к преступникам — пойманным карманникам рубили руки. А самурай, схвативший «щипача» на горячем, мог и вовсе рассечь неудачливого воришку надвое, и никто бы не сказал и слова против.
— Ты украл деньги? — шепотом спросила она.
— Позаимствовал, — поправил тануки. — Всего-то семьдесят момме, чтобы повидаться с Мией-чан — кто бы иначе пустил меня сюда? Ну, не надо смотреть с таким ужасом. Уверен, тот купец был счастлив одолжить их для такого благого дела. Это ведь почти то же самое, что пожертвовать на храм.
Мия вцепилась в Дайхиро.
— Поклянись, что больше не будешь воровать! — потребовала она.
— Кто говорит о воровстве, Мия-чан? Я всего лишь занял немного серебра… Ай, не надо так меня сжимать, не то мои бедные ребра треснут под натиском силы твоей любви.
Девушка ослабила хватку, засмеялась, потом снова заплакала, ни в какую не желая выпускать друга из объятий. Дайхиро продолжал балагурить над ухом — такой живой, такой настоящий и родной. И впервые за прошедшие месяцы Мия поверила, что все будет хорошо.
Потом они сидели у низкого столика, ели фрукты, пили — тануки саке, Мия чай, потому что «рано тебе саке, Мия-чан, ты еще маленькая», — и болтали. Мия, затаив дыхание, слушала рассказ оборотня о выпавших на его долю злоключениях.
— И вот теперь я должен найти какую-то женщину, которая пропала шестнадцать лет назад. — Тануки развел руками, словно рыбак, демонстрирующий размер небывалого улова. — Ничего не зная, кроме происхождения и имени, которое она, скорее всего, сменила. Уже неделю прыгаю по столице. Задачка…
— Слушай… а зачем им эта женщина?
Оборотень хитро улыбнулся и демонстративно закрыл рот сразу двумя ладонями, изображая одну из трех обезьян сандзару. Ту самую, которая не говорит о зле.
— Не шкажу, — промычал он сквозь пальцы. Потом все же убрал руки и пояснил: — От знаний морщины появляются, Мия-чан. Оно тебе надо?
Мия засмеялась, признавая право Дайхиро на свои тайны.
— Как ты вообще попал в яму? Украл что-нибудь?
— Пфф, вот еще! Я, к твоему сведению, не ворую, а беру в долг. И еще ни один заимодавец на меня не жаловался.
Девушка тяжко вздохнула:
— Пожалуйста, Дайхиро, пообещай, что не будешь больше брать чужого. Это не только плохо, но и опасно. Вспомни Кумико…
— Я у самураев не ворую. Что я — враг себе? Ой, ну вот не надо смотреть на меня такими глазами! Да не буду я больше рисковать без нужды! Полтора месяца в яме, смотрю на себя в зеркало и не узнаю.
Оборотень и вправду здорово отощал на тюремных харчах.
— А попался я по вине самханского прихвостня, чтоб его собака покусала. Вот говорил я тебе, Мия-чан, нечего подбирать всякую гадость. Кстати, где он и почему не увез тебя, как собирался?
Запинаясь и краснея — говорить об этом было неловко даже с Дайхиро, — Мия рассказала о подсмотренном соитии.
— …А потом он просто исчез. — Ее голос дрогнул. — Наверное, понял, что я с ним не поеду. Он же видел меня в дверях.
— Не нравится мне это. — По мере ее рассказа оборотень хмурился все сильнее. — Джин не похож на пустобреха.
— Он меня обманул!
— Или ты не так все поняла.
— А как еще это понимать? — сердито спросила Мия. — Я сама видела, как он с ней…
— Что-то здесь нечисто. Откуда в горах взяться женщине? Говоришь, она была молода и красива? Ха! Мне вот даже за вдовушками в возрасте приходилось спускаться в деревню.
Мия вскинула руки, словно защищаясь от слов тануки. Она уже привыкла винить во всем Джина. Считать его никчемным и ненадежным обманщиком, а себя доверчивой дурочкой было обидно, но не так больно. Если самханец ничего не стоил, то нет и смысла плакать о нем.
— Из-за него тебя кинули в яму!
