Шла вторая половина октября, бои в городе продолжаются, немец вязнет все сильнее. Мы постоянно то тут, то там. То берем ВСК и пытаемся жечь БТРы и портить танки, то из бесшумок гасим пехоту, офицеров, связистов. Даже по самолету стреляли, только никто не попал. Держим мост, по причине невозможности собрать перед ним что-то посерьезней. Немцы, видя наши танки — а их становится все больше — или отходят, или вызывают люфтваффе. Последние вообще охренели — охотятся даже за одиночными бойцами. Командование специально не сводило к этому, пока еще целому, мосту более серьезные силы — уж больно место здесь подходящее: немцам не развернуться, а мы имеем возможность их жечь. Тяжко, конечно, приходится, а что делать?
Мой арест месячной давности окончился через два часа после начала. Людей и так нет, а Истомин решил власть показать. Нет, виноватым я себя чувствовал, этого не отнять — приказ нарушил. Но ведь не просто так, а Истомин потом пояснил, когда выпускать пришел:
— Чтобы не думал, что тебе все позволено!
Манштейн на этот раз полез с юга — с севера у немчуры не вышло, встали недалеко от берега. Выйти к реке фрицы не смогли нигде. Может, силенок не хватает, а может — просто людей берегут.
Второй танк противника из группы, вылезшей прямо на нас на этой улице, тоже разгорался. По позициям артиллеристов вели огонь только два последних «Тигра», остальные были уже слишком близко. От первого же попадания заткнулось одно орудие, накрыли видимо.
— Серег, ни хрена мы им этими пукалками не сделаем! — вывод, и правда, железный. Мурат выстрелил очередной раз и стал перезаряжать винтовку.
— Да уж, нам бы к ним с тыла. В корму-то они хорошо дырявятся, — проведя рукой по лбу, заметил я. Хотя нужно попробовать. Поймав в прицел узкую смотровую щель механика-водителя, нажал на спуск. Попал, причем с первого раза. Танк, дернувшись, замер, встав чуть наискось.
Действительно, попробуй, продырявь такую броню — у нас хоть приличный калибр, но не пушки же.
— Серег, рация вроде? — отвлекся Мурат от процесса перезарядки, указав мне направление. Рация лежала сзади, возле уцелевшей стенки. Я медленно отполз назад и подхватил трубку.
— «Новик» на связи, слушаю.
— «Новик»? Здесь «Первый». Кончайте там ерундой заниматься, все равно от вас толку мало. Наблюдатели заметили скопление пехоты противника позади танков — попытаются прорваться под прикрытием брони. Замечены корректировщики, возможен минометный обстрел, как понял? — голос на том конце был бодрым, несмотря на ситуацию.
— Вас понял, «Первый». Есть — перенести огонь на пехоту. Конец связи, — дождавшись аналогичного ответа, я положил трубку.
Вернувшись на позицию, передал приказ Мурату.
— Пока так подолбим, но надо Зимина просить «тихие» принести. Если танки перестанут шмалять, наши «пушки» будут выделяться, — ответил казах.
— Смотри пока. Я быстро, — я погреб обратно к рации. Быстро докричавшись и передав просьбу Деду, вернулся к Мурату.
— Серег, смотри: за четвертым танком какая-то суета нездоровая.
Я взял бинокль. Как нам и предсказывали, немчура готовит минометы.
— Работаем, это наши гости. Мурат, по верхам поглядывай, заметишь корректировщиков — вали без разговоров. У наших пушкарей одно орудие осталось. Если замыкающие немцы чуть выйдут из-за горящей техники, положат и второй расчет.
— Понял, работаю. — Тут же грохнул выстрел — Мурат начал щелкать врагов. Присоединяюсь к нему. Ловлю в прицел первого попавшего в поле зрения фашиста.
— Ага, запасные мины тащишь, ну-ну… — Выстрел, а второго уже и не надо. Подносчика крутануло, и какие-то части солдата в мышиной форме отделились от своего хозяина. Да, грязновато работать из ВСК. Мысли в голове практически отсутствовали. Приказ висит как дамоклов меч: убивать, убивать, убивать.
Мы уже не ели хрен знает сколько. В кармане осталась пара сухарей, фляжка почти пуста. Наконец через четверть часа появился Круглов с Зиминым, притащили винтовки и — о чудо, — два котелка с кашей.
— Эх и хороша, зараза, — сквозь набитый рот вылетело у меня восхищение.
— Командир, вода-то осталась? — заботливо спросил Толян.
— Почти нет. Жарко уж больно здесь, — ответил я, прожевав, — а у вас?
— Держи, — Зимин протянул мне увесистую фляжку.
Теперь живем — я быстренько сделал пару глотков.
— Мурат, приложись, — протянув казаху воду, я осмотрел бесшумку. Патроны россыпью лежали у меня в «сидоре». Всегда ношу с собой, наверное потому, что теперь оба ствола всегда со мной. Просто по необходимости оставляем ненужные у ребят, но в данный момент — понадобятся оба.
— Мурат, я из «тихой» начинаю, а ты пока за танками посмотри, — указав казаху на его «весло», я приник к прицелу. Фрицы тем временем сменили тактику, так как оставшееся целым орудие, молчавшее некоторое время, снова начало стрелять. Гансы, под прикрытием пулеметов, подобрались довольно близко и захотели выжечь подвал из огнеметов. О, как мне понравилось по ним стрелять. Имел такое удовольствие пару раз, хорошо горят — весело. Да, я садист, и мне это нравится все больше.
— Мурат, давай «зажигалкой», — не поворачиваясь, произнес я. У меня к бесшумке были только разрывные патроны. Бронебойные кончились, а новых пока не дали.
Казах выстрелил — одного, как обычно, хватило. Фриц, таскавший за спиной баллон со смесью, вспыхнул как спичка. Крику было, аж тошно стало. Еще, до кучи, прихватил с собой пару автоматчиков — на них брызнуло горящей смесью.
Вражеская пехота полезла резвее — видимо, их подталкивали командиры, заставляя скорее взять мост. Я достреливал уже второй магазин, как за ногу меня кто-то потряс.
— Командир, я тебе тут пару магазинов снарядил, — услышал я голос Толяна.
— Ты чего тут делаешь? — с удивлением спросил я, обернувшись.
— Саня приказал вам помочь. Давай пустые, снаряжу и полезу обратно, — Толя протянул мне заполненные патронами магазины к винтовке.
— Держи. Можешь и Мурату помочь — у него тоже кончаются, а потом вали вниз. Зимину передай, чтобы глядел в оба. Фрицы поймут, рано или поздно, что в лоб не пройти — надо успеть сменить позиции.
Через четверть часа нам поплохело, рвать когти пришлось всем сразу. Мы с казахом задержались минуты на две — прикрывали отход пушкарей. Конечно, без орудия — как такую дуру под огнем вынесешь?
Пикировщики немцы использовали редко — слишком короткие дистанции были между противниками, а вот артиллерию, причем тяжелую, практиковали. Вот и сейчас, когда рухнула, подняв столб пыли до неба, стена дома слева от нас, мы быстренько «навострили лыжи». Дом рухнул, погребая под своими руинами расчет орудия, уничтоженного немецкими танками. Приходилось видеть уже такое — обстрел из огромных минометов, установленных на железнодорожных платформах. Там калибр такой, что сносит дома целиком. Страшно? Конечно, страшно, сами чуть в штаны не накидали. Благо, из-за поднявшейся пыли работа корректировщиков была затруднена, и мы, воспользовавшись этим, со всех ног бросились удирать. И так уже задержались — наши успели подтянуть ближе несколько танков. Когда немцы пойдут через мост, их на нем и похоронят. Мы свое дело выполнили, фрицев настреляли множество — ведь практически каждый выстрел — чья-то жизнь. Это не из автомата от пуза шмалять. Как говорил снайпер в одном пиндосском фильме: «Один выстрел, один труп!» Это, конечно, в идеале. Да, в тылу у врага, когда ты ждешь момент, чтобы убрать кого-то, результат всегда должен быть стопроцентным. Но вот когда вокруг мешанина, ведутся бои с применением танков, авиации и артиллерии, то если хоть половина пуль из тех, что выпущены во врага, попала в цель, то это уже может считаться за хороший результат. А у нас — так и того больше. Точно стрелять в суете городского боя очень сложно. Расстояния маленькие, все время оглядываешься и вздрагиваешь при каждом разрыве мины или снаряда. Но иногда и у нас получался аж двухсотпроцентный результат. Как это? Да на самом деле не сложно. Особенно, когда немчура буром прет. Идут-то друг за другом, стреляешь в одного, а за ним и второй падает. А то и третий. Но это, конечно, редкость. Но на немцев действует, что звездец. Иногда видели, как солдаты просто убегали, бросая оружие.
