Таня хотела спросить: почему мы здесь?
Но тетя Вера торопливо предложила:
– Сваришь клейстер? А я еще бумаги у соседей спрошу. Только помешивай все время, пока не загустеет, – не давала она вставить слово.
Таня взяла опустевший таз. Тетя Вера хрустела ножницами. Последние полоски с тихим шелестом падали из-под железного клюва, закрывая тети-Верины туфли. Бобка складывал эти полоски охапками.
– Какой примус ее, помнишь?
– У окна, – кивнула Таня, осторожно лавируя с клейким тазом среди стульев, диванчиков, козеток, пуфиков, столиков, толстощеких ваз, сервантов с посудой. Огромные шкафы норовили ткнуть ее в бок.
– Только не испачкай здесь ничего!
Таня боднула тазом этажерку; опасно накренился бронзовый подсвечник, но тут же встал на место.
– Не разбей! – ахнула тетя Вера в сотый раз.
А Таня в девяносто девятый раз буркнула:
– Знаю.
После солнечной комнаты в коридоре казалось особенно темно и прохладно. За дверью неандертальской соседки слышались хрякающие удары: видно, она разделывала топориком добычу.
Таня не подслушивала, просто на обратном пути из кухни заметила, что дверь в эту комнату приоткрыта.
Она вовсе не собиралась шпионить. Но услышала мужской голос:
– А это еще кто такие тут шастают?
И неандертальская соседка ответила:
– Это Парамоновых. Родственники.
– Она сказала?
– Дворничиха. А ей домоуправ. А ему, знамо дело, Парамоновы.
«Это же о нас», – поняла Таня. И затаилась.
Ее собеседник не поверил.
– Ясно, какие родственнички, – многозначительно сказал он и добавил загадочно: – Заявят куда следует – и привет.
Таню задел его тон. Она бесшумно поставила тяжелый таз. Скользнула к самой двери. Увидела, как мужчина в сапогах и пиджаке стоит над красноватыми кусками. Радости на его лице не наблюдалось.
– Чтоб духу этого мяса здесь не было! – сурово велел он. Но так, чтобы за стенкой не услышали.
– Так ведь припасы… – вякнула неандертальская соседка.
– Припасы?! – вознегодовал Пиджак. Таня решила, что муж. – Ты что, радио не слушаешь? Глухая ты, что ли? В Ленинграде полно продовольствия! Ленинград защищен! Припасы делаешь – значит, сеешь в городе антисоветскую панику! А панику сеять – это статья.
Неужели он имел в виду, что про соседку с ее ногой напишут в газете? В последнее время печаталось много статей про диверсантов, которые пробирались в город, чтобы подавать сигналы немецким самолетам. Но писать в газете про какую-то коровью ногу? Таня закатила глаза.
И тут взгляд ее упал на картину. Что-то серенькое, мутное. Тане показалось, что картина тоже посмотрела на нее.
Сапоги заскрипели и двинулись к двери. Таня поспешно схватила таз и ринулась в свою комнату, удерживая на бегу бушующее море клейстера.
Сосед высунулся в коридор, но там было уже пусто и тихо.
Тетя Вера стояла на подоконнике, Таня подавала ей мокрую бумажную ленту, с которой капал клейстер. Бобка отправлял в таз следующую, сухую, притапливал ее пальцем, вылавливал, протягивал Шурке. К Шурке уже тянула руки Таня. Работать конвейером Форда оказалось гораздо сподручнее.
Шурка как раз держал этого капающего плоского червя, когда в дверь стукнули и просунулась голова с низким лобиком и с выпуклыми, мощными бровями.
– А вы все работаете? – весело заговорила голова. – А у меня котлеты скоро будут. И пирожки с мясом. И колбаски. И отбивные. Приходите, посидим, поедим, еды – во! – натужно улыбалась она.
– Спасибо, ну что вы, – принялась отказываться тетя Вера. – Да у нас и времени нет рассиживаться. Вот окна заклеим и уйдем.
Соседка побледнела, замахала руками.
– Ни-ни! Не выпущу, пока не накормлю! Котлетки! Колбаски! И пирожки с мясом! – завопила она. – Я быстро сварганю! Все приходите!
И Таня, Шурка, Бобка, тетя Вера услышали, как она кричит во все двери поочередно:
– Всех угощаю! Мы же соседи! Советские люди! Друг другу помогаем! Верно я говорю?
Тетя Вера встретилась с Таниным взглядом.
– Бывают добрые люди, – сказала она.
И нахмурилась. Тетя Вера не любила врать.
– Понимаешь, Таня, – поправилась, – иногда люди делают плохие вещи из добрых побуждений – и наоборот. Мы с тобой про нее ничего не знаем. Может, она добрая. А может, хотела убрать мясо в ледник и обнаружила, что лед растаял или коты туда забрались.
Таня ничего не сказала.
– Или крысы, – добавила тетя Вера.
– Пирожки? – с интересом уточнил Бобка. Он сразу почувствовал, как живот булькнул: да-да, пирожки!
– Все равно в результате она угощает всех соседей и даже совершенно незнакомых ей людей. И это хороший поступок. Понимаешь?
А Таня подумала: «Хорошо, что это не наша квартира». Хотелось поскорее отсюда уйти.
– Не пущу! Голодными не выпущу! – радушно кричала Коровья Нога (так Таня мысленно прозвала соседку).
На «котлетки, колбаски, пирожки» сошлась вся квартира. Сгрудились на общей кухне. В середине составили несколько столов.
Соседка с короткой стрижкой и в очках, похожая на учительницу, высматривала что-то на блюде с пирожками, а потом спросила:
– Это гигиенично? Мясо точно прожарено? В нем нет цепней?
Таня узнала голос: это она недавно кричала про бактерии.
Мужчин было всего трое. Старичок с белой бородкой сидел возле Тани, ел молча и быстро. Тетю Веру усадили между усачом в пиджаке и человечком в круглых очках и тюбетейке. Шурка посмотрел на них и отвернулся. Оба это заметили.
– Меня по прошлому ранению сейчас не взяли, – почему-то принялся рассказывать усач. – Еще в финскую войну пришибло. Дырка в легком. – Он все взмахивал вилкой. Потянулся рукой к мутной бутыли в центре стола.
А человечек в тюбетейке пил небольшими глоточками из рюмки, вытянув губы трубочкой.
– Я специалист, у меня бронь, – тоненьким голоском пояснил он.
Оба словно оправдывались.
В общем шуме слова раскалывались на кусочки. Тетя Вера кивала, как китайский болванчик, и смотрела на Таню и Шурку через стол.
Соседка в очках – та, что боялась бактерий, – нервно вытирала платком вилку. Потом принялась тереть нож.
– А вы Парамоновым родственники? – не унимался сосед в тюбетейке.
– Да, – кивнула тетя Вера.
– Двоюродные, – отчеканила Таня.
Тетя Вера послала ей благодарный взгляд, а Шурка – удивленный.
