Проснулся Бобка.
– Вы что?
Шурка рванул мишку на себя. Грязноватая голубая ленточка развязалась, соскользнула и осталась у Тани в руке. Шурка отлетел, попятился, теряя равновесие, наткнулся на стул и плюхнулся задом на пол. Бобка открыл рот квадратом и заревел.
– Ну Танька… Все тете Вере расскажу, – пригрозил Шурка.
– Гитлер и ябеда, – отрезала запыхавшаяся Таня.
– Ничего, Бобка. Ей нас не победить, – утешил он брата. Отдал ему мишку.
– Ты еще к нам попросишься, – повернулся он к сестре.
Та фыркнула.
Бобка все еще всхлипывал:
– Не деритесь.
– Она еще к нам попросится, – заверил Шурка брата.
Но лицо у Тани было торжествующим, несмотря на алое ухо.
– Я знаю все.
– Что все?
– Все.
И она растянула перед Шуркиным носом грязноватую голубую ленточку.
Он попробовал цапнуть. Но Таня была проворнее.
– Я знаю, где ты его украл. И у кого.
У Шурки заплясало в животе. Но он сумел почти спокойно сказать:
– Врешь.
– Это ты, Шурка, врешь. Причем всегда.
Шурка понял, что она всерьез. Но быть такого просто не могло. Не могла она знать.
– Покажи.
– Руки за спину.
Шурка повиновался. Таня растянула ленточку за концы. На изнанке, по всей длине, лиловели чернильные заглавные буквы М да М и петли между ними.
– Мурочка? – изумленно прочел Шурка. – Так мишка – девочка?!
– Болван. – Таня засунула ленточку в карман. – Мурочка – хозяйка мишки.
– Ха!
Живот у Шурки утихомирился.
– То есть? – надменно глянула Таня.
Шурка хотел возразить. Рассказать. Захохотать ей в лицо. Мурочка, как же! Он совершенно точно видел тогда в окне машины мальчишку – конопатого и с тонкой шеей. Но вовремя проглотил слова. А остальное – про голубую фуражку и женщину-голубя – как объяснить?
К счастью, Таня была слишком горда победой и не заметила заминки.
– Притворяйся сколько влезет, но правда вскрылась. Это у нее ты украл. У Мурочки. И живет она, – прочитала Таня на голубой ленточке, – на улице Миллионной. Теперь я знаю все.
– Что ты знаешь, Таня?
Все трое обернулись на дверь.
Тетя Вера поставила бидончик на пол. Скинула потемневшие мокрые туфли. Одним взглядом, как пастух овец, обвела комнату: что на сей раз?
Вроде бы ничего не разбито. Но лица детей тете Вере не понравились, между бровями у нее появилась морщинка.
Она перенесла бидончик на стол. Расставила тарелки. Стала переливать из бидончика в тарелки серую жидковатую кашу. Получились четыре лужицы. Сквозь них просвечивало дно.
– Руки мойте – и к столу.
Таня поспешно выскочила. Шурка – как-то слишком быстро – за ней.
– Бобка, ты что, плакал?
– Нет, – соврал Бобка.
Тетя Вера почему-то не стала выяснять дальше, а просто села, сгорбила спину и подперла голову рукой, как будто голова была ужасно тяжелая, ее так и клонило.
Бобка усаживал мишку.
– Садись уже, Бобка, – усталым голосом позвала тетя Вера.
Она даже не заметила, что Бобка не вымыл руки.
Таня и Шурка вернулись, с грохотом отодвинули стулья. Бобка вскарабкался на стул, сунул в тарелку палец, облизнул. Взял ложку. И первым делом испачкал мишке рот кашей: покормил.
Тетя Вера только устало посмотрела и снова подперла голову рукой.
Что-то она не одергивает Бобку, подумала Таня, раньше мишку бы даже за стол не пустили. И это Тане почему-то не понравилось.
– А что, хлеба нет? – удивился Шурка.
– Нет.
Видно, у тети Веры из-за госпиталя совсем не было времени ходить по магазинам и готовить. Еду она теперь приносила из столовой в бидоне или в баночках.
– Если они этим докторов и раненых кормят, то так у них никто не поправится, – проворчал Шурка, загребая ложкой.
Таня подняла голову: Бобка напротив нее так стучал ложкой, словно надеялся соскрести со дна еще хоть каплю каши. Что-то он больше не ноет – ни про варенье, ни про соль, подумала Таня, и это открытие ее тоже не обрадовало.
– Бобка! – окликнула Таня.
Стук прекратился. Но Бобка посмотрел не на Таню, а в Шуркину тарелку (та ответила чисто вылизанным донцем), потом в Танину и только потом – на сестру:
– Танечка, ты что – не хочешь больше?
Тетя Вера внезапно опустила свою тарелку на пол:
– Бублик!
Она еще не договорила, а тот уже чавкал, облизывая кашу со своих коротеньких собачьих усов.
– Я что-то не голодна, – объяснила тетя Вера, увидев Танин взгляд.
Таня в ответ лишь пожала плечами и наклонилась над тарелкой.
Тетя Вера вдруг заметила и Танино красное ухо, и длинную царапину у Шурки на щеке.
– Вы что, подрались? Опять?
– Нет, – ответила Таня.
– Шурка, – приказала тетя Вера, – а ну выкладывай.
Таня повернула к нему лицо и одними губами презрительно сложила:
– Гитлер. Ябеда. Вор.
Шурка выскочил из-за стола, скатерть хлестнула его по ногам шелковой бахромой.
– Куда? – рассердилась тетя Вера. – Шурка, стой!
Шурка схватил сетку. Натянул кепку. Сунул одну ногу в ботинок, надел другой.
– Да в магазин, за хлебом!
– Сядь, – кивнула подбородком на стул тетя Вера. – Объясните мне все-таки, что тут происходит?
– Да ничего не происходит! – Шурка трепыхался, влезая в рукава куртки. – Что же это мы без хлеба сидим?
Он сдернул с вешалки ошейник с поводком. Ну а Бублика дважды приглашать не требовалось.
Глава 23
– Бублик, сидеть! – велел Шурка.
Бублик послушно подогнул зад, но передними лапами словно танцевал чечетку. Вытянул шею, высматривая Шурку внутри магазина. И кинулся навстречу, как будто Шурка отсутствовал вечность, а не десять секунд.
Шурка немного удивился, что в ближайшей булочной хлеба не оказалось.
Не было его и в соседней.
– Ну дайте тогда кирпичик, – сказал он продавщице в белом колпаке.
Но не оказалось и кирпичика.
– Ну ладно, сайки возьму… И саек нет?! Ну хоть калач тогда дайте.
И калачей, однако, не было.
