– Стойте. Вы, наверно, ошиблись, – показала на стрелку Таня.
И хотя сказала она это спокойным голосом, руки продавщицы замерли, а щеки налились, как спелая свекла.
– Ошиблась?! Ты в чем это меня обвиняешь? Ты что это клевещешь на меня?! – заорала она.
– Здесь только восемьсот грамм.
– Что такое?.. Что украли?.. Кто украл?.. – тотчас заволновались люди.
– Девочка, норму хлеба изменили, – громко сказала позади соседка, как будто вообще не была с Таней знакома. – Ты что, не знала? Мама тебе не сказала? С сегодняшнего дня изменили. Бери хлеб и уходи.
– Сама не знает, а на людей клевещет! – орала продавщица.
– Уходи, ну! – подтолкнула Таню соседка, делая незнакомое лицо.
– Все стоят!.. Болтает тут! Антисоветскую панику распускает!.. Можно подумать, у нас времени вагон!.. Дурью мается, а мы жди!.. – зашумело, заплескалось о стены.
Таня схватила кусок хлеба и выскочила, не успев сказать соседке спасибо. Переложила хлеб в сумку. Не верилось, что это им на весь день. Сумка казалась пустой.
Ее провожали завистливыми взглядами, будто надеялись прожечь дыру.
Таня перебежала, обходя щебенку и куски стекла, на другую сторону. Свернула. Остановилась. Ноги были ватными, плечи были ватными. А голову будто заложили мешками с песком, как витрину. Она невероятно устала. Хотелось сесть. А лучше лечь. Странно, вроде и не делала ничего особенного…
Посмотрела вверх. От низких набрякших туч город сделался каким-то плоским. Но дождя не было. Дышалось не широко, как обычно, а тяжело.
Таня отщипнула кусочек. Положила в рот. Она не ела – она рассасывала хлеб как конфету.
Дышать стало легче. «Там все равно и моя порция тоже», – отмела все сомнения Таня. И быстро отщипнула еще и еще.
Стало совсем хорошо. В голове уже не было тяжелого песка.
Глава 25
Таня вынула из кармана голубую ленточку, еще раз прочла вышитый адрес.
Этот район она не проверяла. Может, здесь кто-нибудь знает? Поодаль стоял газетный киоск.
– Не знаю такой улицы, – буркнули в ответ из-за прилавка.
– Миллионная улица, – громче повторила Таня.
Газеты, висевшие на шнуре, лежавшие на прилавке, набухли от сырости. А может, от слез: в них были новости с фронта. Танины глаза невольно остановились на мелкой ряби буковок.
– Или покупай газету, или уходи, – неприветливо прикрикнула киоскерша. – Миллионную улицу она ищет, как же. Знаю я вас, жуликов.
Таня отошла.
Киоскерше, видно, лень было отвечать. А может, она тоже устала и хотела есть.
Пальцы занемели, будто в сетке было не восемьсот грамм, а восемь кило.
Из репродукторов медленно тикало. Казалось, они репетировали новый звук дождя, военный, вместо мирного «кап-кап». Прохожие шли мимо, угрюмо глядя на тротуар. Прислушивались, не тикает ли быстрее. Быстрое тиканье обычно перерастало в сирену воздушной тревоги.
Прохожих было мало, и все – озабоченные, хмурые. Таня выискивала лицо посимпатичнее. И опять поразилась: все лица какие-то треугольные, носатые.
– Товарищ!
Девушка тотчас остановилась, придерживая на боку сумку защитного цвета – в белом кружке красный крест. Из-под беретика весело топорщились черные кудри.
– Миллионная? – недоуменно наклонила кудри санитарка. – Не слыхала. Наверно, в другом районе. В новом.
– Почему?
– Ну, наверно, это по поэме Маяковского «Сто пятьдесят миллионов». Стихи советские. Значит, и район новый.
На этот раз появилась хотя бы версия.
Этой девушке объяснять было не лень. Только нечего, к сожалению.
– Что-то никто не знает, – пробормотала Таня.
Кудрявая только рукой махнула.
– Знаешь, девочка, тут все теперь перемешалось. Кто в эвакуацию уехал, кто в Ленинград эвакуировался из других мест. Дом разбомбят – жильцов переселяют. Они и сами небось не знают, где что. Лучше бы тебе, конечно, встретить того, кто прямо на этой Миллионной живет.
И, прижав сумку локтем, быстро побежала дальше.
– Хорошенькое дело – встретить. И в каком новом районе? – вслух думала Таня, машинально шагая вдоль домов.
Каменные лица невидяще смотрели перед собой. От влаги они казались больными.
– Простите! – подалась вперед Таня.
Женщина была немолодая. Седые пряди выбились из-под шапочки. Почему-то она несла в руках подушку.
– А вы не знаете, где улица Миллионная? Может, в новом районе, не знаете?
Женщина с подушкой уставилась на Таню, словно та спросила по-китайски.
– Такой улицы больше нет, – наконец сказала она.
– Разбомбили?
Прохожие рядом подняли подбородки. Женщина почему-то ужасно перепугалась:
– Ничего подобного. Ленинград осажден, но не сдается. Киев держится, и мы продержимся. Доблестные защитники города сдерживают натиск врага, – залопотала она, будто вслух читала газету. Прижала к себе подушку и поспешила прочь.
Дура какая-то, подумала Таня. Больше нет, но не бомбили. Это как? Ну вот зачем взрослая женщина плетет чепуху?
Таня еще раз вынула ленточку. Нет, все верно. Написано почему-то с одной иностранной буквой, но ясно: «Миллiонная ул.» Но почему-то никто не знает Миллионной улицы.
Прохожие брели, глядя себе под ноги. Никого спрашивать не хотелось.
– Где же ты, Мурочка? Где тебя искать? – спросила Таня саму себя.
На перекрестке она свернула. Тротуар и мостовая здесь были мокрыми. Дождя же вроде не было, удивилась Таня. Торчал зазубренный угол дома: сюда недавно ударил снаряд. Дворничиха в фартуке складывала на тележку куски битого стекла. Таня обрадовалась: уж дворники-то знают все!
Дворничиха собрала крупные прозрачные зубья, остальное смела метлой на совок. Потом взялась за шланг, направила его на асфальт. Вода побежала, понесла прочь красноватую пену. Таня примерзла к тротуару.
У самой стены лежала женщина. Ноги в носочках и сандалиях были вывернуты, как у куклы, руки поджаты под животом. Рядом валялся хлеб в авоське.
На землю опустились носилки. Санитарки были в самых обычных платьях, разве что с повязкой на руке. Таня узнала кудрявую девушку. Та взялась за ноги, другая – за плечи. Перенесли тело на носилки. Секунду-другую санитарки озадаченно смотрели на хлеб. Положили и его. Взялись за ручки носилок.
– Иди отсюда, девочка. Нечего таращиться, – прикрикнула санитарка на Таню. И кудрявая тоже сердито отвернулась.
Глава 26
– Да знаю я, какие вы им родственнички, Парамоновым-то.
