– Это что?
– Столярный клей! – быстро откликнулась Таня.
– Фу-у, напугали.
Маня не заметила их в полутьме. Впрочем, она туда и не смотрела. В руках у Мани были плитки, и она глядела на них жадно.
– Сама вижу, что столярный клей. Что же это он у вас на полу…
Но протягивать Тане не спешила.
– Разве ж так надо? – бормотала Маня. А пальцы не разжимала. – Давайте-ка мы его сейчас же и сварим.
– Клей?! – Что-то сегодня все немного ку-ку, подумал Шурка. – Зачем?
Маня засмеялась.
– Я вам сварю.
И не снимая бот, в пальто, протопала на кухню.
Большую плиту давно не топили. Маня развела примус. Он пыхнул, показал корону из огоньков. Маня отломила от плитки клея куски, залила водой.
– Да нам вроде и клеить нечего, – замялась Таня.
Но Маня не слушала. Она помешивала ложкой. Добавила в клей лавровый лист. Помяла между пальцами и высыпала в кастрюлю какие-то сухие травки. И все улыбалась клею. Сняла кастрюлю, наклонила за ушки. Жижа почему-то пахла бульоном. Маня осторожно перелила ее в тарелку. В другую. В третью. От варева валил пар.
– Теперь, – помешала она ложкой в тарелке, – надо это все поставить на подоконник. Чтоб застыло. И утром – пожалуйста…
Но что случится утром, не договорила, а принялась загребать ложкой и быстро есть. Ложка звякала о тарелку, о зубы. Маня ела, обжигаясь. Стоя. Притоптывая от нетерпения. Шмыгая раскрасневшимся носом.
Ложка несколько раз стукнула по дну, и только от ее пустого звона Маня опомнилась. Облизнула губы.
– Извините, – сказала она.
Шурка и Таня уже не думали, что она склеится. Они во все глаза уставились на оставшиеся тарелки.
Маня сняла пальто. От еды ей сразу стало жарко.
– Бобка! – закричала Таня. – Бобка!
Все трое сели за стол. Одну тарелку Шурка отнес в комнату и поставил на подоконник.
– Тетя Вера придет с работы – а тут обед!
Он надеялся, что это смягчит тетю Веру перед разговором о мишке.
Маня ложкой перекладывала из двух тарелок в еще две. Таня, Шурка, Бобка и Бублик следили за ее движениями не отрываясь. Если бы сейчас завыла сирена, они и то не отвлеклись бы.
– Бублику можно и поменьше! – воскликнула Таня.
Ложка замерла. Сдвинулась и опрокинула жижу в Бобкину тарелку вместо Бубликовой.
– Теперь здесь меньше, – показал Шурка.
Еще пару поправок – и наконец все согласились: в тарелках стало поровну.
Шурка не стал возиться с ложкой, а просто взял тарелку обеими руками и выпил варево через край.
– Какой вкусный клей!
Таня почувствовала, как живот перестал болеть. Стало хорошо и тепло. И только тогда добродушно спросила:
– А клей что, можно есть?
Маня не ответила. В дверях кухни стояла соседка. На плечах у нее было ватное одеяло. Очки тускло отсвечивали. Опять, наверно, пришла орать про собаку, которая разносит бактерии.
Но соседка не орала. Она стояла и шевелила ноздрями. Вбирала запах. Мясной, укропный, лавровый дурман.
– Столярный можно. Его из костей варят. Тот же бульон, – сказала Маня, не сводя глаз с соседки.
– Вот здорово! – воскликнул Шурка.
– Хороший клейчик, – радовался Бобка.
– Одну плитку я беру себе! – капризно перебила Маня. – За работу. И лавровый лист был мой. И укроп! И керосин я свой тратила.
Таня как старшая сказала:
– Конечно.
Неподвижные глаза смотрели на них не отрываясь. Соседка сжимала на груди края одеяла. Очки слегка запотели.
– Даже две плитки. За керосином ноги отвалятся стоять, – переменила решение Маня. Тарелку Бублика она не выпускала из рук.
Таня подумала, что за такой обмен тетя Вера не похвалит, быстро собрала оставшиеся плитки и сунула себе за пазуху, оцарапав кожу. Маня этого не видела, она все глядела на соседку.
Бублик не то зевнул, не то взвизгнул. Он стоял на четырех шатких лапах. А Бублик-то старый, подумал Шурка. Дядя Яша ведь подобрал его, откуда им знать, сколько собаке лет.
– Бублику дайте, – напомнила Таня.
Маня очнулась, уперлась рукой в бок и, тяжко согнувшись, поставила тарелку на пол. Бублик опустил в нее морду. И тотчас соседка метнулась на опережение. Одеяло летело за ней плащом. Она упала на колени, гулко стукнув ими по полу, подползла на четвереньках, теряя одеяло, отпихнула собаку, схватила миску обеими руками и одним махом опрокинула ее себе в рот. Варево пролилось ей на грудь. Соседка быстро подобрала его пальцем, потом наклонилась и обсосала кофту.
Глава 38
– А что, она уже не боится инфекций и микробов? – осведомился Бобка, когда они вернулись в комнату.
– Ты Бобка, не вертись.
Таня подтащила одеяло, набросила сверху. Оно было атласным, роскошным и норовило улизнуть.
Шурка лежал в пальто, но даже руки спрятал под одеялом. Бублика подкормили из тарелки, которую Шурка предусмотрительно унес в комнату – застывать. Пес теперь лежал между ним и Бобкой, но пока не грел. Тетя Вера натопила белую кафельную печь с утра. Но теперь казалось, что печка обложена не кафелем, а брусками льда.
– Ты зря ей дала наш клей, – бурчал Шурка. – Тетя Вера придет, а одной плитки нет. Она старалась, кровь сдавала, а ты разбрасываешься…
И тотчас опомнился: «Что я несу, чего я ною, как последний хлюпик!»
Таня глянула строго:
– Тетя Вера придет и разберется, ага. Уж это точно.
После тарелки клея к Тане вернулась решимость. От ее слов Шурке стало так холодно, будто с них разом сдернули одеяло. А Таня продолжала:
– Откуда мишка у тебя взялся, она тоже выяснит. Придет и выяснит. Это тебе не передо мной вилять. И тогда, Шурка, берегись!
И она залезла к ним под скользкое одеяло.
– Это осень или что? – возмущался Шурка. – Конец октября всего лишь, а холодина какая.
– Не юли. Или выкладывай, или я до конца жизни тебе слова не скажу!
– Мишку мне дала подруга тети Веры, – пробормотал Шурка.
Это была не совсем ложь. Но и не совсем правда.
– Какая еще подруга?
Даже в шерстяных носках ступни были как ледышки. Но в валенках спать было бы как-то странно.
– Такая.
Таня обдумала новые сведения.
– А почему тетя Вера тогда разозлилась?
«Вот кто Нат Пинкертон – Танька, – сердито подумал Шурка. – В милиции бы ей работать». Но сумел придать голосу беззаботность:
