Шурка смотрел ошалело. Таня уточнила:
– Мишку. Проверить у него пульс.
– Трогай, если такая умная… – стучал зубами Шурка.
Рука у него дрожала. Пламя – тоже. Он поставил свечу на стол. Свет опять сделался ровным. Тени перестали ходить по потолку.
Стало ясно, что дрожат они от холода.
– Давай уйдем отсюда, – попросил Шурка.
– Нам это померещилось, – твердо сказала Таня.
– Вот не уверен.
– Бобка! – голос у Тани был решительный. – Это ты его из кухни приволок? Пока мы ходили? Ты? Тебе же велели сидеть здесь. – И обернулась к Шурке: – Да просто нам показалось! Нам многое мерещится. Это ничего не значит.
– Давай уйдем отсюда.
– Не выдумывай.
– Ну пожалуйста. Давай уйдем.
– Да куда? – взвилась Таня. – К кому нам идти? В детский дом?! – И перешла на шепот: – Нам мерещится, понял? Вот это все. Просто мы давно не ели. Поэтому. Мы поэтому сами превращаемся… в кукол…
Но Шурка ее не слушал.
– А-а-а-а! – снова заорал он, глядя куда-то ей за спину.
– Да прекрати уже! – у Тани из глаз брызнули слезы.
Но Шурка лишь разевал рот.
Таня обернулась туда, куда он показывал пальцем. Мишки на постели не было.
– Бобка! – разозлилась Таня. На всякий случай поднесла свечу. – Его Бобка стянул.
– Ы-ы-ы-ы… – мычал Шурка.
Он хотел сказать: интересно, Танечка, как это Бобка вмиг выбрался из-под одеял, а потом опять в них зарылся, а мы ничего и не заметили? Но получалось лишь нечленораздельное «ы-ы-ы-ы».
– Я тебе сейчас покажу! Докажу! – сердилась Таня. – Я тебе сейчас устрою сеанс разоблачения фокусов. Бобка!
Она подскочила к кровати. Обеими руками сдернула нижнее одеяло. Едва не упала.
Одеяла плавно съехали. Бобка и Бублик были как бы вложены друг в дружку. Мишки не было.
Шурка краем глаза заметил движение. Завопил:
– Вот он! – и вскочил с ногами на стул. – Он там! Перебежал! Он там! – тыкал он пальцем в темный угол.
Таня ясно увидела мелькнувшую тень.
– Это крыса, – перебила она Шурку. – Просто наглая крыса. Мы разбросали сдуру по комнате конфеты и печенье, и она унюхала.
– Холодно, – пожаловался Бобка.
Таня опустила одеяло, второе. Принялась наваливать гору обратно: шубу, коврик, мохнатое полотенце…
– А как ты объяснишь грушу и булку? – воззвал со стула Шурка.
– А никак, – твердо сказала Таня. И пошла со свечой к двери.
– Ты куда?
– Бобка прав: холодно. Нам надо растопить печь. Я держусь простых фактов.
– Танька, ты чего! Куда ты?
– За дровами.
– А топор?..
– А мне все равно. Мы в квартире одни, это ясно. Ты так орал, что давно бы уже кто-нибудь прибежал.
Тане все-таки было страшно. Подумав, она добавила:
– И если ты со мной не пойдешь, ты трус и Гитлер.
Молчание.
– Если мы не пойдем прямо сейчас, мы так и будем бояться. И сами превратимся в кукол… А завтра мы пойдем за водой. И за хлебом. А сейчас я иду за дровами.
Зубы у нее клацали. И не только от холода.
Бобка сказал из-под горы:
– Я могу с тобой сходить.
Закопошился, завозился, вынырнул из норы, скатился с кровати. Таня протянула ему руку, Бобка вложил свою.
Бублик нехотя развернулся. Он дрожал. Зевнул с привизгом и соскочил с выстуженной кровати: мол, я куда все.
Шурка спрыгнул со стула.
– Мы пойдем на кухню, – решительным голосом объявила Таня. Но, увидев их глаза, уточнила: – Я войду и возьму там топор, а вы у порога подождете. А потом мы поищем дрова. В крайнем случае, разломаем стул. А кукол бояться нечего, ясно, Бобка?
Остановились на пороге.
– Возьми хоть свечу, – предложил Шурка.
– Там светло, – выдохнула Таня.
Она дышала. Дышала. Дышала. Как будто собиралась нырнуть в воду. А потом задержала вдох и, быстро приоткрыв и тут же захлопнув за собой дверь, вошла в кухню.
Мороз стиснул Таню со всех сторон, словно она и правда нырнула. В окно смотрели ледяные звезды. Лунный прямоугольник лежал теперь на столе: хлебные карточки казались в нем бледно-зелеными. Дворничиха сидела в той же позе.
Таня быстро подошла. Обеими руками взяла топор. И успела прочитать на самой верхней карточке: «Колпаков Николай Федорович».
– Она там? – едва слышно спросил Шурка. Теперь свечу нес он.
Таня опять взяла Бобку за руку. В другой у нее был топор.
– Конечно, она там, – отчеканила. – Куда она, по-твоему, денется? Куклы, Бобка, не ходят. И ничего не делают. Это просто куклы.
Они открывали двери, светили с порога. Дышало холодом. Сонно мигали потревоженные шкафы, диваны, буфеты. Разрозненные, разведенные по чужим стылым комнатам, они сейчас казались единой семьей пленников – дружной и опасной. Шурка понимал, что в темноте всего лишь поблескивает, отражая огонек свечи, лак – и больше ничего. Но всякий раз зажмуривался: казалось, маленькие злые глазки пялятся на них из темноты.
Дошли до последней комнаты. Дров не было.
– Ничего. Расколем стул.
И Таня схватилась за спинку. Резная, с золотыми украшениями, она была похожа на гребенку для волос, принадлежащую великанше.
– Отойдите, – велела Таня и взяла в руки топор.
И тут Шурка глазам своим не поверил: стул выгнул атласную мягкую спинку, брыкнул передними ножками, задними, а затем боднул Таню в живот. Та охнула. Загремел выпавший из рук топор.
И тотчас ожил, пошел на них кривоногий комод, по-бульдожьи выдвигая вперед ящик-челюсть. Стул нервно перебирал точеными ножками, наклонял бодучую спинку. Заскрипело. Все трое обернулись. Бублик захыкал, зафыкал – лаял. Это был шкаф, он распахнул дверцы, как загребущие руки. Его коротенькие ножки не поспевали за его злобной решимостью. Комод по всем правилам охоты загонял дичь на ловца.
С криком Шурка уронил свечу. Ждать не стали. Шурка толкал в спину Бобку, Таня толкала Шурку, спотыкались о Бублика. Выкатились в коридор. Там была лишь кромешная ледяная тьма.
– Он здесь! Вот он! За ним! Он знает куда! – призывал невидимый Бобка.
Шурка и Таня загребали ногами со всей мочи, не понимая, куда бегут. В глаза лилась сплошная темнота. Шурка ухватил Бобку за шерстяной шарф, Таня Шурку – за свитер: только так они понимали, что бегут вместе. За спиной их настигал деревянный топот, от которого леденели колени и живот.
