— Зоя! — протиснулся позади нее Шурка.
Она не ответила.
— Прости. Тебе больно?
Молчание.
— Нинель, — попробовал Шурка.
Аня-Октябрина оттеснила его назад, молча толкнув плечом.
— Да я же… Аня!
Митя-Ворс молча повернулся спиной. Затем встрял еще один и еще.
— Я не специально. Честное слово!
Шурку оттеснили в хвост колонны.
— Ребята!
Но только серые спины были ему ответом.
С Шуркой больше никто не разговаривал.
С ним никто не захотел встать в пару.
— Марш! — приказала Тумба.
И колонна, шаркая ботинками, потянулась по коридору в столовую.
В столовой от Шурки норовили отодвинуться подальше. Пересесть было нельзя. Зоя, Митя, Аня сидели, словно отпрянув от него. Смотрели в кашу.
— Зоя… Аня… Ребята…
От обиды Шурка не мог есть. В горле першило, стояли слезы.
«Может, успею заснуть», — подумал Шурка, заворачиваясь в серое одеяло.
— Ой! — вдруг раскрыл он глаза.
В спальне было темно. В голове внезапно появились ясные цветные картины. Вот мама в зеленом шелковом платье. Папа делает гимнастику. Таня читает, грызя сухарик. Вот его кровать. Ширма в детской. Бобка на горшке. Танина скрипка. Дверь. Улица. Дверь. Мама. Папа. Бобка. Таня. Бобка. Папа. Таня. Мама.
Шурка вскочил на постели. Над рядами серых кроватей неподвижно висел сон. Шурка вдруг услышал: вдыхают все разом и выдыхают как по команде.
Он снова лег. Осторожно, словно прижимая к груди живой цветок. Опять принялся вызывать цветные картины.
В окно скользил лунный луч. Ровные ряды кроватей. Ровные серые холмики. Шурке на миг стало не по себе: ему померещилось, что это кладбище. И даже спинки кроватей походили на могильные плиты.
Шурка сел на кровати, тяжело дыша. По спине соскользнула капля пота.
Теперь он различал в темноте одинаково обритые головы. Слышал, как дышали и посапывали. Но спокойней не стало, сердце кувыркалось в груди.
Шурка откинул одеяло. Бесшумно прошел через всю спальню.
Он не знал, что делает. Но лежать в темноте было невмоготу.
Осторожно отворил дверь. Коридор уходил в обе стороны длинными пустыми рукавами.
Там было темно и тихо. На полу лежали серые квадраты лунного света, падавшего из незакрашенной половины окон. Шурка старательно обходил их на всякий случай. Издалека доносился звук, как будто кто-то скатывал картофелину по крыше. Дожидался, пока она остановится. Пускал следующую. Потом еще.
Звук делался всё ближе и ближе. Стал оглушительным. Уже не картофелина. Казалось, самолет пытался запустить моторы.
Шурка замер.
Коридор делал поворот.
Шурка прижался к стене. Тихо сел на четвереньки. Осторожно выглянул из-за угла.
На стуле, запрокинув голову и вытянув ноги-тумбы, спала Тумба. Рот ее был открыт, из него вырывался зловонный храп. Настольная лампа под зеленым козырьком бросала ненужный круг света. В круге лежал ключ. Огромные руки прижимали к животу книгу.
Что-то ворохнулось.
Надзирательница всхрапнула, дернула ногами. Шурка отпрянул за угол. Книга встрепенулась в ее руках. Из нее выпал прямоугольник, плавно скользнул прямо перед Шуркой.
Фотокарточка легла лицом вверх. Юная дама в огромной, как колесо, шляпе с белыми розами. Фотография была чуть желтой, да и шляп таких не носили уже давно. С царских времен.
Шурка вжался в стену. Карточка лежала в бледном круге света. Сам Шурка был в темноте. Сердце его ужасно колотилось, заглушая тяжелые шаги надзирательницы.
Тумба протянула руку к фотографии. Шурка смотрел на эту руку с толстыми пальцами: она казалась ему самостоятельным животным, какой-нибудь каракатицей. Фотография и эта рука принадлежали двум разным мирам.
Вдруг на стене, над самой фотокарточкой, открылись глаза.
Шурка затаил дыхание.
Глаза были чуть сонные, беспомощно блуждали, щурясь. У Шурки колени подогнулись, спина взмокла. Он только молил, чтобы они не уставились на него.
— Тань, ты мне не веришь, что ли?
— Верю. Конечно, верю. Просто…
— Ну вот совсем человеческие глаза!
— Просто бывает, что люди выдумывают.
— Врут?
Таня покачала головой.
— Не обязательно. Вернее, да, но не для того чтобы всех одурачить. Или чтобы их все слушали. Иногда они просто не понимают, что происходит, поэтому объясняют, как умеют, и сами в это верят. Как мы верили, что с нами говорят птицы.
— Но они с нами разговаривали!
Таня помолчала.
— Теперь я уже не уверена.
— Зачем мне врать? — обиделся Шурка.
— Я не говорю, что ты врешь! Но… Иногда лучше немного придумать и поиграть, чтобы спрятаться от того, что было по правде.
— Но я их видел!..
Он их правда видел. Эти глаза.
Рука быстро цапнула фотокарточку. Глаза распахнулись. Поздно. Глаза посмотрели вверх. Видимо, Тумбе в лицо. Они были уже совершенно проснувшиеся. Холодные, бдительные, пронзительные.
Шурка услышал, как Тумба тихонько запела.
Как не похожи были эти звуки на ее обычный носорожий рев!
Она пела колыбельную.
«A-а, а-а…» — баюкал ее голос. Он был немного испуганный. Как будто Тумба баюкала ядовитую кобру.
Глаза опять подернулись сонной дымкой. Несколько секунд Шурка видел борьбу: злой беспощадный взгляд то выныривал на поверхность, то подергивался сонной пеленой. Наконец глаза пропали.
Тумба еще немного постояла, напевая свое «а-а, а-а…». Помолчала. И на цыпочках отошла. Пискнул под ее могучим телом стул. Захлопнулась, проглотив таинственную фотографию, книга. Тишина казалась бесконечной. А потом будто опять самолет начал безуспешно запускать мотор: «гррр-р-р-р-р», пауза, «гррр-р-р-р-р», пауза, «гррр-р-р-р-р»…
Шурка бесшумно скользнул из-за угла. Прокрался мимо. Тихо взял ключ, медленно опустил его в карман.
Он не выдержал — бесшумно открыл книгу. Вот она, девушка в шляпе. Сунул фотографию за пазуху. Надзирательница всхрапнула.
Шурка быстро шагнул из светлого круга в темноту. Замер. Всё было спокойно. Держась поближе к стене, он на цыпочках побежал по коридору.
«Что я делаю!» — ужаснулся Шурка. Вернуться в спальню, пока не поздно! Но знал: теперь поздно.
