Шурка и Лена торопливо шагали — будто от этого скорее наступит час, когда конторские служащие прячут в стол бумаги и гасят зеленые лампы, а в магазинах начинают убирать с прилавков товар. Час, когда мама и папа, держась за руки, выйдут из дома Ворона и воскликнут: «Шурка! Какой ты молодец!» — а военный в голубой фуражке вскинет ладонь под козырек, извиняясь за ошибку.
Прохожие шли мимо, не глядя на Шурку и Лену и проходя сквозь них.
Лена и ухом не вела. Она больше была озабочена большими лужами, старательно обходя их или перепрыгивая.
Видно, так надо, подумал Шурка. Он пожалел, что учился еще только в первом классе, и у них не было физики и химии, а лишь рассчитанное на малышню природоведение, которое не объясняло тайн природы. Но папа, конечно, знает!
И Шурка по пути тихонько подмечал всё, чтобы потом выложить перед папой. И даже нарочно вставал у кого-нибудь на пути, чтобы почувствовать, как это.
Он быстро собрал целую коллекцию:
— лошадь и телега — будто кто-то продергивает через тебя шерстяную нитку, зато от лошади потом еще долго тепло в руках и ногах;
— ужасно щекотный детский сад с двумя воспитательницами — одна шла впереди малышей, выстроенных в пары, а другая позади;
— душистая гражданка в беретике;
— шершавый прохожий в кепке;
— милиционер с металлическим привкусом на боку;
— грузовик с надписью «Рыба» — от него внутри появился приятный холодок.
Больше всего Шурке понравился трамвай с вагоновожатым в черной фуражке, крикливой кондукторшей и усталыми хмурыми пассажирами. Пока трамвай проходил сквозь него, Шурка будто успевал прочесть каждого пассажира как книгу, целиком.
— Что ты мечешься туда-сюда? — сказала Лена и взяла его за руку.
Она, видно, привыкла ко всем этим чудесам и не выглядела испуганной, радостной или удивленной. А может, муж занимал все ее мысли.
Шурка весело припрыгивал на ходу. Радовался нескладной музыке большого города.
Скоро он будет дома. С мамой и папой, Бобкой и Таней.
Теперь даже дом Ворона показался ему красивым: весь в оранжевых квадратиках света на фоне синего темнеющего неба.
Очереди не было.
Никого не было. Окошко было задраено.
— Опоздали! — ужаснулась Лена. — Не может быть.
Она испуганно заморгала, веки покраснели.
— Вы погодите плакать, — сказал Шурка.
— Заперто же, — в ее голосе дрожали слезы.
— Стойте здесь. Ждите, — крикнул ей Шурка.
Бывает, что дверь заперта, ну и что? Это просто значит, что придется лезть через забор, ползти под воротами, залезать на сарай или отогнуть шаткую доску с черного хода. Много есть разных способов, которые знают только дети.
— Дяденька, который час? — окликнул Шурка военного, который переходил мостовую. Фуражка с голубым околышем — значит, в дом Ворона идет.
Военный не ответил. Он не видел Шурку.
«Тем лучше», — обрадовался Шурка. Он пристроился за военным, чтобы не отстать. И для верности ткнул его в спину. Рука прошла насквозь, военный и не дернулся.
Военный подошел к арке. К железным воротам. При его приближении они стали медленно отворяться. Шурка, недолго думая, шмыгнул следом.
Двор был залит асфальтом. В ряд стояли, глядя перед собой одинаковыми круглыми фарами, черные грузовики и легковые автомобили. Шурка на всякий случай забежал за легковушку, прижался к холодному лакированному крылу.
Военный его не видел, не видели и прохожие. А Лена видела. Пока непонятно, как это работает. Лучше быть поосторожнее.
Шурка выглянул.
Дом Ворона обступал со всех сторон. Посредине двора торчал небольшой серый домик с маленьким окошком сбоку и широкой дверью полукругом. У стены грудой были свалены мешки. Откуда-то из флигеля во двор вышел еще один военный. Он был без фуражки, но в накинутой на плечи шинели. На воротнике виднелись голубые кубики. Он открыл окошко в боку у серого домика. Стал чиркать спичками и совать их внутрь. А последней спичкой прикурил папиросу. Пыхая голубым дымом, растворил дверь: там внутри всё уже стало подвижно-оранжевым.
Не маленький домик, как вначале подумал Шурка, а большая печь!
Военный дал пламени установиться. Докурил, бросил папиросу. Снял шинель, бережно положил на капот автомобиля, одернул гимнастерку. Взялся за мешок. Еще один. И еще. Потянулся за четвертым. Один мешок выскользнул, бултыхнулся. Военный выругался. Мешок лопнул на боку, с шуршанием высыпались письма. Зоркий Шурка успел прочесть на одном: «Товарищу Ворону — лично в руки!» Слово «лично» подчеркнуто три раза.
Сердце у Шурки екнуло. Кто в нем требовал чего-то? Или жаловался?
«Это нехорошие люди, преступники», — сказал в голове папин голос.
Военный цапнул конверт. Принялся собирать остальные. Одни были тоненькими, другие толстыми. Военный метнул их в печь. Скомкал похудевший мешок, швырнул следом. Помешал кочергой. Из трубы потянулся черноватый дым. Военный снова принялся носить мешки, подтаскивая их ближе к огнедышащей пасти. Скармливал печке один за другим.
Шурка вжался в автомобиль.
Где-то хлопнула дверь. Цокая сапогами по асфальту, к военному подошел еще один.
— Чего, Миша, рабочий день закончился?
— Ну.
— А у меня только смена началась.
Оба закурили, выпуская изо рта сизый дым и мечтательно глядя на пламя: бумага горела быстро.
«Миша! — думал Шурка, прижимаясь к холодному крылу автомобиля. — Его зовут Миша! Всего-навсего Миша. У них самые обычные человеческие имена!»
Это казалось Шурке ужаснее всего.
Из печи вылетел объятый пламенем листок, похожий на вопль отчаяния. Военный прихлопнул его кочергой, притоптал сапогом.
— Строчат и строчат, — сказал он между затяжками. — Шпионы. Гады.
— Устал?
— Терпимо.
— Да уж, читать такое… — посочувствовал первый.
— Читать? Враги эти одно и то же пишут. И читать не надо. Сразу в печь!
Шурка вздрогнул так, будто это про него, Шурку, сказали: «В печь!»
Второй военный похлопал первого по плечу и ушел. Первый забросил в печь последний мешок и закрыл заслонку.
Лицо у Шурки горело.
Сзади скрипнули ворота. Тарахтя, во двор вкатился черный автомобиль. Хлопнули дверцы. Выскользнули двое военных, они вели человека, руки у него были заведены за спину. Втолкнули его в дом Ворона.
Шурку затрясло.
Возвращаться в Серый дом, к треску швейных машинок, Тумбе… Нет.
Ворота снова выпустили на улицу черный автомобиль. Ночь охоты предстояла ему.
