Шурка весело врезался в толпу, проталкиваясь локтями.
Люди стояли плотно, как в трамвае по дороге на работу. Только в трамвае все сонные, сердитые, а тут сама теснота радовала: тепло передавалось от человека к человеку. Казалось, именно от счастья всех этих людей сегодня тает снег. Даже мокрые черные вороны кричали не свое сырое «кар-кар», а «ура-ура».
«Едут! Едут!» — пронеслось по толпе. Волна радости бежала вдоль проспекта. Неслись звуки марша. Что-то зарокотало.
Шурка смеялся вместе со всеми. Жалко, Валька не с ним: вдвоем было бы еще веселей. Но что поделать. Помирятся как-нибудь.
— Смотрите!
Шурка тоже задрал голову вверх. Три самолета с алыми звездами на крыльях низко пролетели вдоль Невского, показывая серое брюхо. За ними хвостом сыпались и роились белые бумажки. Люди подпрыгивали и хватали их на лету. Это было приветствие героям. Шурка тоже подпрыгивал — но только воздух хватал.
Нет, успел! Схватил прямо у носа какой-то дамочки.
Шурка запихнул листовку за пазуху. Хорошо бы еще одну — Вальке. И сестре Таньке. И еще одну — Бобке. И еще — маме и папе.
— Ура! — кричал он, себя не помня. — Ура!
Ошалев от радости и азарта, он вцепился в белый листок, потянул, не соображая, что в другую сторону тоже тянет кто-то.
— Пусти, а то садану, — цыкнул на Шурку высокий парень в кепке и двинул локтем.
Шурка испугаться не успел, как между глаз у него вспыхнул белый огонь, потом боль. Из носа полилось что-то теплое.
Вдруг толпа вздрогнула. Волны пошли по ней. Вся улица закричала «ура!». В самом начале проспекта, отмеченном золотым шпилем, показались открытые автомобили. Они гордо несли героев-полярников.
Зажатый в толпе, Шурка видел только спины и ноги. Слезы лились сами. Кровь капала на подбородок, на грудь.
— Мальчик, ты что? Мальчик! — услышал Шурка. Мужчина в плаще и шляпе раздвинул рукой тесную толпу. — Товарищи, осторожнее, вы бараны, что ли? Ребенка чуть не затоптали.
Люди немного расступились. Но не до того им было. Они кричали «ура!», вставая от нетерпения на цыпочки и размахивая шапками, шарфами, газетами.
Человек в шляпе, энергично работая локтями и прикрывая Шурку, выволок его из толпы.
— Ты смотри, — пробормотал он.
Вынул платок.
Пальто у Шурки спереди было забрызгано кровью.
— А ну задери голову.
Рукой в перчатке незнакомец снял с чугунной тумбы горсть снега, завернул в платок, положил Шурке на нос. С задранной головой Шурка увидел, как над толпой проплыл транспарант с усатым портретом. Где-то там, под транспарантом, сидели прославленный полярник Папанин и его команда. Вслед им несся восторженный рев.
Желтыми буквами на кумаче сияло:
Вождь и организатор всех наших побед
родной и любимый товарищ Сталин!
— Кровь вроде остановилась, — сказал человек в шляпе, проводив транспарант взглядом. — Как это тебя угораздило, герой?
Шурке стало досадно. Всё пропустил!
— Я платок верну, как было, — пробурчал он. — Мама постирает, и я отдам. Вы только дайте адрес, по которому выслать.
— Болван, — добродушно сказал человек в шляпе. — Адрес ему подавай.
Он метко пульнул окровавленный комочек платка. Тот исчез в чугунной урне.
Шурка посмотрел в лицо незнакомцу: насмешки на нем не было.
Мужчина в шляпе был похож на Таниного учителя музыки. Только не такой старый.
— Мне вот что-то зверски захотелось мороженого. Раз уж проезд полярников мы с тобой пропустили, давай хотя бы съедим в их честь эскимо, — беспечно сказал человек в шляпе. — Мороженое хочешь?
— Нет, — сказал Шурка. Вернее, он сказал: — Шутите?
— Я? Я никогда не шучу.
— Спрашиваете!
Они отошли к перекрестку проспекта с Садовой улицей. На углу, как большой желто-белый утюг, стоял двухэтажный магазин. Он остался еще с тех времен, когда страной правил царь, Ленинград назывался Петербургом, а торговали здесь купцы. Теперь никаких купцов не было. А был большой универсальный магазин для всех. По четырем сторонам его тянулась галерея с белыми полуарками. Там, под сводами, стоял мороженщик у голубого ящика на больших велосипедных колесах.
Шурка и человек в шляпе подошли.
На продавце мороженого, несмотря на март, была шапка-ушанка, а белый халат был натянут поверх ватной куртки. Как будто для него, как и его покрытого инеем товара, всегда была зима.
— Два эскимо, — сказал Шляпа.
— В честь товарища Папанина! — крикнул Шурка.
— В честь товарища Папанина угощаю бесплатно, — улыбнулся продавец, однако деньги у Шляпы взял. Поднял крышку, скрылся в облаке ледяного пара, которое вырвалось из ящика. Вынырнул. В руку Шурке ткнулась восхитительная толстая холодная палочка в серебристой бумажке.
— Пойдем сядем, жевать на ходу вредно для здоровья, — сказал Шляпа, проворно срывая обертку.
Они вошли в сквер у театра и сели на скамейку. Чугунная императрица гордо поднимала вверх скипетр и подбородок, совершенно не замечая, что на носу у нее висит огромная капля, а на голове сидит голубь. Вид у нее от этого был глупейший. Шурка захохотал.
Шляпа посмотрел вопросительно. Но Шурка только рукой махнул: долго объяснять! Да и голубь улетел.
— Ну что, нос не болит? — спросил Шляпа.
Нос болел, когда приходилось широко раскрывать рот, кусая мороженое. Но Шурка радостно мотнул головой. Чудак! Как может что-то болеть, когда ешь мороженое? Не просто мороженое — эскимо!
— Ерунда! — сказал Шурка. — И утешать меня вовсе не надо было, подумаешь! Я и сам бы ему навалял. Просто связываться было некогда…
Он быстро кусал эскимо, и от холода немело во рту.
Шляпа рассмеялся. И тут же снова стал грустным.
— Конечно, навалял бы! Просто мама и папа меня учили всегда быть за тех, кого топчет толпа, — объяснил он.
Он ел так, будто это не мороженое, а капустный суп или манная каша с комочками. Через «не хочу» — называла это мама.
Шурка даже обиделся за эскимо. Расправил обертку и сложил в карман.
— А вы знаете, что эскимо изобрели в честь советских полярников? — сказал он. — У нас во дворе его еще никто не ел!
Шляпа смотрел в сторону проспекта. Полярники уже проехали. Уже одел в чехлы свои трубы оркестр. Уже постовые милиционеры заново запустили уличное движение: зарычали автомобили, затренькали, побежали трамваи. Видимо, героев провезли слишком быстро. Толпа не хотела расходиться.
— Ты посмотри на них, — вдруг сказал Шляпа. — Далась им эта Арктика, Северный полюс… — И продолжил неожиданно: — Ни одного румяного лица. Чем гордиться? Что построили какой-то небывалый в мире ледокол? А у самих пальто в заплатах, и из дома ушли без завтрака.
