— Не только нашего Ид, — с большим азартам поддерживала Ева новую тему, будто позабыла о моем положении. — В других городах по всему миру тоже творится такое.
— Да так они через лет сто всех людей на земле уничтожат. — усмехнувшись, произнес я. — Ну да ладно, любовь моя, — решив, что пора переменить тему разговора, начал развивать я новое вступление. — речь сейчас о другом. Значит, завтра будет много людей на Площади семи цветов и алой розы, а это говорит о том, что мне выпадает шанс скрыться от этих клонов, засланных Ларватусом.
— Мне-то что делать, любимый? Тебе ведь нужно пропасть, а я… — в голосе девушки чувствовалась легкая обида.
— Никогда тебя не покину! — с какой-то театральной интонацией сказал я, а затем обнял Еву. — Я уже все обдумал, моя прекрасная. Приходи завтра на площадь, когда будет казнь, желательно не с той компанией, что сегодня тебя сопровождала. Возьми Викторию или еще кого-нибудь, кому доверяешь. Когда очутитесь там, то станьте в первом или во втором ряду так, чтоб статуя Кромвель, стоящая справа от сцены, была прямо напротив вас. Так у меня получится отыскать тебя. Остальное решим на месте.
На этом сошлись, и каждый из нас посчитал такой вариант приемлемым.
Я отвел Еву к Пункту транспортировки и передал право быть ее поводырями тем полицейским, что сегодня уже были удостоены такой чести, а потом быстрым шагом направился к своему жилищу, которому, увы, более не суждено быть убежищем для меня.
Дом не оцеплен, и ни одной живой души нет как около него, так и в нем. Интересно, а почему Ларватус сразу не организует очередной мой арест? Ему это было бы только на руку — у меня не останется шанса сбежать, и я буду в нужный момент у него под рукой. Впрочем, может случиться так, что отец Евы вновь возьмется меня освобождать, и тогда уже всем может начать казаться, что судья и в самом деле что-то зачастил без конкретных обвинений арестовывать актеришку. Глядишь, и подумают, что действительно все подстроил, а раз подстроил, то и обмануть может. Да, он хочет выждать немного, притворяется усердно работающим и рыщущим по всем направлениям. А когда чуток поуляжется шумиха, и государственные мужи забудут обо всем, Ларватус вдруг наткнется на невероятные находки: актер Ид Буррый — похититель и душегуб, оказывается, а Виктор Марптон — его покровитель. Впрочем, откуда мне знать, что в голове у этого явно психически нездорового идиота?
В лаборатории все на своих местах, за исключением Ипполита и его подопытной, в остальных помещениях тоже нет никаких изменений. Почему они ничего не забрали в качестве улик? Иоанн настолько уверен в успехе своего замысла, что ему этого не требуется? Может и так, мне-то какое дело? Да и я сам ничего отсюда брать не буду, кроме, разумеется, жизненно важных предметов. Сейчас таковыми для меня являются финансы, накладки, парики, краски и прочая гримерская мелочевка. Было бы неплохо с собой прихватить аппарат для внутривенного кормления, но громоздкость сооружения никак к этому не располагает. Что ж, придется в будущем обходиться более классическими способами парентерального питания; благо, что на улицах много молодцев, всегда с радостью готовых продать пакеты с нужными смесями. Голодная смерть не грозит, но как-то все равно грустно расставаться с ипполитовым изобретением, сотворенным специально для меня. Да и вообще, я буду скучать по своему жилищу: так много было пережито в нем! Какая же великая роль отводилась этим покоям — мы верили, что именно здесь возьмет начало новое человечество, прекрасное и готовое по-настоящему оценить дар быть полноценным. Но не судьба, нет ни дара, нет ни человечества, и мы с Ипполитом выдохлись, точнее нас заставили выдохнуться.
Я зашел в свою комнату и открыл большой шкаф, котором пользовался уже достаточно давно. У этого предмета двойное дно и стены — в полости помещались деньги. Похожая ситуация и с большим количеством прочей мебели — в свое время мы обо всем позаботились, правда никто тогда и подумать не мог, что в конечном итоге мне одному придется выламывать эти щепки и забирать пачки купюр. Мы рисовали себе все в более ярких красках.
Деньги были собраны, а вслед за ними в мешок погрузилось большое количество гримерских принадлежностей, помимо этого я позаимствовал из лаборатории несколько флаконов с ядом и снотворным — вдруг пригодятся. Остается только положить все в автомобиль, а потом попробовать умчаться, как ветер, от своих надсмотрщиков. Именно такому плану присвоена буква А.
Как я и ожидал, со всем этим вышла накладка — машина раскурочена так, что даже самый терпеливый механик рано или поздно, отчаявшись в надежде на успех, взял бы кувалду и окончательно размозжил бы груду этого хлама. Нет, внешне все выглядит идеально, как и было, а вот внутренностям всем конец. Заботливо Ларватус обошелся со мной: лишил способа быстрого передвижения, но оставил возможность эстетически наслаждаться созерцанием много значившего для меня транспорта.
Остается план Б, который, в принципе, тоже может легко накрыться медным тазом, но ничего иного в голове моей почему-то не возникает. В общем, ночевать сегодня я остаюсь в своем доме, а завтра под чутким надзором судейских информаторов направлюсь, прихватив с собой деньжата и кое-какие элементы грима, на площадь, дабы увидеть там обряд очищения и попробовать скрыться.
Я подошел к кровати и рухнул на нее, даже не раздеваясь и не разуваясь. Нежься, Ид, в последний раз на своем любимом ложе, и молись, чтобы оно не стало смертным одром из-за какой-нибудь очередной прихоти властителей мира сего.
Проснуться мне довелось около полудня. К моему великому счастью, положение мое на первый взгляд ни на каплю не ухудшилось, а значит, еще остается надежда на прогресс. До полуночи уйма времени, так что нужно заняться приготовлениями, которым суждено помочь мне вырваться из цепких лап мерзкого, как кажется, в своей несправедливости ларватусовского правосудия. Для начала я решаю спуститься в подвал и наполнить свой организм питательными веществами, чтобы сегодняшний день не представлялся чисто с физической точки зрения тяжелым испытанием. Мне редко приходилось самому пользоваться этим уникальным творением моего друга, но с принципом действия я ознакомлен достаточно хорошо, чтобы не напортачить на сей раз.
Ах, мой милый сгусток проводов, контейнеров, трубочек, кнопок и много прочего! И ты вместе со всем остальным, что есть в этом доме, уходишь из моей жизни! Я прикоснусь раскрытой ладонью к твоему металлическому корпусу со всей той нежность, на которую только способен человек, прощающийся с дорогой его сердцу вещью.
Я пронзил сначала вену на правой руке и нажал соответствующую кнопку; спустя десять минут иголка была введена в сосуд на левом предплечье. Все быстро кончилось. Вот я и выхожу, вероятно в последний раз из лаборатории под моим домом.
Теперь передо мной стоит один очень раздражающий ответственные за мышление нейроны вопрос — как быть с деньгами и гримом? Надо все это постараться незаметно вынести отсюда и, представляется, габаритные пакеты не очень будут способствовать воплощению данного замысла. Бог с ним с гримом — возьму лишь несколько вещиц, способных на короткое время ввести в заблуждение моих не очень доброжелательных нянек, но к деньгам надо отнестись серьезнее, и следует забрать их как можно больше.
