– Скажем так, я простой госслужащий.
Я совсем запутался. Я не был готов к такого рода беседам, я не понимал его намеков. Смысл некоторых фраз ускользал от меня, к тому же Йорге обычно разговаривал совсем иначе.
Я спросил, могу ли еще на несколько дней остаться в Гамбурге и перенести встречу с Феликсом на другой день, чтобы отвести подозрения полиции.
– Нет, Антонио, это еще не все. Лучше не показывайся в округе. Вот уже дней десять тебя разыскивают турки, чтобы переломать руки и ноги.
– Турки? Какие еще турки? На что я сдался им?
– Среди них есть то ли сын, то ли племянник одного из тех бедолаг, которых мы поколотили на дискотеке…
– Но почему разыскивают именно меня?
– Потому что ты обыграл одного из них в покер. Бедного отца семейства. Мы перехватили телефонный разговор. Точных доказательств твоего мошенничества у них нет, но тебя все равно хотят проучить за нарушение “закона большой дороги”.
– Ты и это знаешь?
– Будь осторожен, Антонио. Турки очень жестокий народец. Наш переводчик сказал, что они откуда-то из глубинки, фанатики-националисты, связанные с группировкой “Серые волки”
[19].
– И кто такие эти проклятые волки?
– Долгая история, расскажу в другой раз.
– Почему полиция не остановила их?
– Потому что они еще не совершили преступления. Иногда полиция предпочитает дождаться, пока что-нибудь случится.
Боже правый, оказывается, я в кольце врагов, и оно все сужается, причем быстрее, чем я мог представить. Мне требовалось побыть одному и поразмыслить. Я начинал понимать смысл слов капитана полиции, с которым у меня состоялся разговор некоторое время тому назад. Я полагался лишь на себя, никому не доверял и думал, что о моих делах никто не узнает, но вышло так, что ищейки все пронюхали. Я чувствовал себя раздавленным.
– Прошу тебя, Йорге, объясни, где я допустил ошибку? – спросил я в отчаянии.
Йорге посмотрел на меня почти с состраданием:
– Неужели ты, и правда, до сих пор не понимаешь?
Я перебрал в уме все предположения и вдруг догадался:
– Голландец?
– Секретные службы всей Европы контролируют деятельность господина Ваага, небезызвестного Голландца. Каждый, кто приблизится к нему, попадает под пристальное наблюдение, которое ведется при помощи последних достижений техники, предназначенной для слежки. Тебе повезло, ведь ты всего лишь мальчишка, поэтому информация о тебе поступила в менее важные отделы. Поверь, если бы тебя сцапали службы безопасности…
– Не думал, что ты шпион, друг мой, – рассмеялся я, чтобы разрядить обстановку, но на самом деле я покрылся холодным потом.
– Это правда… Я предаю друзей, страну, которой поклялся в верности. И совесть заела меня. Думаешь, я предаю тебя? Нет, друг мой, я предаю свои принципы…
– Почему, Йорге?
– Потому что люблю тебя как друга, – ответил Йорге на безукоризненном итальянском. Я с улыбкой вспомнил, что эта фраза была в его послании, и понял, что письмо, в самом деле, принадлежало ему.
– Вижу, жена совершенствует тебя и в иностранных языках, – заметил я иронично.
– К тому же я перед тобой в долгу.
– О каком долге ты говоришь?
– Ты сам прекрасно знаешь. Ты спас мне жизнь, подставившись под нож тем вечером. Тебе хватило мужества.
– Но я, скорее, защищал свою жизнь, чем твою.
– Антонио, я все отлично видел. Моя рука застряла в рукаве куртки, пока тот засранец целился мне в грудь, а ты отвел нож ладонью. Я запомню это до конца жизни, особенно выражение боли на твоем лице, пока ты отстранял лезвие голыми руками. Этот эпизод навсегда врезался мне в память. Его уже не стереть, Антонио.
– Не беспокойся, – ответил я, – если бы я понял, что удар направлен против тебя, черта с два я полез бы тебя защищать. Я же не дурак!
Йорге сменил тему:
– Я прочел все документы Интерпола, касающиеся тебя. Господи Боже, что ты затеял на Сицилии?
“Это еще только начало”, – подумал я.
– Антонио, меня пугает мысль о том, что тебя могут убить, как твоих родственников. Послушай-ка, доверься государственным властям. Это наилучший выход. Попроси защиты у соответствующих органов.
– Перестань, Йорге, – прервал я его. – Италия не Германия, ты прекрасно знаешь. Я благодарен за то, что ты сделал для меня, и никогда этого не забуду. Перед смертью я обязан свести счеты с теми, кто уничтожил мою семью и хочет убить меня. Пойми, я так просто не сдамся…
– Да неужели вы и вправду такие упрямцы, со всеми вашими традициями и “ценностями”? Неужели не понимаете, что разрушаете жизнь себе и родным? Вам никогда не приходило в голову, что все эти традиции и есть главная причина кровопролития?
– Это ты ничего не понимаешь, Йорге.
– Нет! Ты! – закричал мне Йорге.
Я растерялся. Я не мог объяснить другу все, что хотел, на немецком языке. И предпочел промолчать.
Йорге продолжал кричать. Казалось, он сошел с ума. Он не мог взять себя в руки. Тогда разозлился и я:
– Ты думаешь, что знаешь лучше меня, что мне нужно?
Йорге не ответил. Он встал, обошел свой огромный письменный стол и снова уселся в кресло.
– Нет, Антонио, я не знаю лучше тебя. Если бы я сомневался в твоей правоте, я спокойно дал бы тебя арестовать. Я лишь боюсь допустить серьезную ошибку, не остановив тебя вовремя. Если с тобой случится беда, я не прощу себе этого.
– Нет, друг, – сказал я, прослезившись, – ты и так сделал уже больше, чем можно было сделать. Арест не спас бы мне жизнь, со мной разделались бы и в тюрьме. Поэтому не волнуйся: что бы ни произошло в будущем, знай, что сейчас ты спас меня. – Я помолчал. А потом добавил: – Знаешь, ты поступил верно. Жаль только, что я доставил тебе уйму хлопот и заставил идти против закона. Я не хотел этого.
Но Йорге не унимался:
– Неужто мне не удастся отговорить тебя ехать на Сицилию?
– Не удастся.
– Слушай, а поезжай-ка на несколько месяцев в Бразилию. Будет время для раздумий.
Я встал со стула и, отбросив всякую сентиментальность, перешел к разговору о более практичных вещах:
– Мне нужно поговорить кое с кем из друзей. Можешь устроить так, чтобы меня не засекли? Никто, кроме тебя и твоего отдела, не знает, что я в Гамбурге.
